– Слышу. Спасибо, Костик, не знаю, что бы я без тебя…

– Да ладно. Только не исчезай… – Приятель осекся. Он ведь знал, что я скоро исчезну в самом прямом смысле. Но я не обиделся.

– Все нормально. Еще увидимся, – и повесил трубку.

Значит, сегодня, сейчас. Не снимая ботинок, я забежал в комнату. В последнее время я даже дверь не закрываю. Внутри неухожено. Впрочем, неухожено – мягкое слово. Если называть вещи своими именами, в комнате царит настоящий гадюшник. Пустые бутылки по углам и на кровати с несвежим бельем. Сколько я раз спал, не раздеваясь? На телевизоре – толстый слой пыли. Полы, не помню когда мыл. Приехала бы сейчас мать – она бы меня мордой в пол ткнула. И правильно.

Целый час я драил комнату, ежеминутно бегая в ванную за водой. И всякий раз с опаской глядел на струю: не просочилась бы какая-нибудь тварь. И, уходя из ванной, накрепко закручивал кран.

Прибравшись, задумался: приготовить бы чего-нибудь к встрече. Но в холодильнике шаром покати, в хлебнице голод, в баре засуха. Я и не помню, когда ел и еду покупал. Впрочем, засуха в баре была неполной: я обнаружил недопитую бутылку кагора – из всех вин предпочитаю его. Но для встречи с девушкой маловато. Что же делать? Денег, как обычно, нет. А соседи на что? Занять у Олега! Он мужик нормальный, поймет. Тем более, я у него никогда не занимал. Я постучался к нему, но никто не отозвался. Господи, ну почему, когда нужно, соседей никогда нет дома, когда не нужно – они под ногами путаются?!

Я взглянул в зеркало и увидел выход. Золотая цепочка, подаренная самому себе на день рождения. И ломбард в соседнем доме. Эврика! Все равно она мне больше не понадобится. Я надел ботинки, выскочил на лестницу, пробежал несколько пролетов и столкнулся с поднимавшейся по ступеням Юлей.

– Привет. Ты куда-то идешь?

Все. Про ломбард можно забыть. Я едва не проговорился, что иду встречать ее. Но вовремя сообразил, что подставлю Костика, и прикусил язык, издав бессвязное мычанье:

– Я… тебя… ты… ко мне?

– К тебе. А ты уходишь? Я, наверное, не вовремя… Я гуляла с подругой, подумала и решила зайти. Хотела сюрприз сделать.

Я улыбнулся. Я знаю, что Юлька лукавит, но не воспринимаю это как ложь. Женские хитрости, чего там.

– А где подруга? – спросил я, делая вид, что поверил.

– Ушла. А я – к тебе. Ты рад? – спросила она. Наверное, моя улыбка выглядела не слишком радостной, но не оттого, что я не был рад ей, видимо, просто разучился. Не от хорошей жизни… то есть смерти.

– Конечно, рад. Пошли. – Я стал подниматься наверх.

– Ты куда-то шел… – напомнила Юля.

– А-а, так, мелочи… В булочную хотел сбегать.

Мы разместились на диване. Сидя с Юлькой рядышком, чувствуя ее тепло, я понял одну вещь, понял абсолютно точно: люблю! Как мне хорошо! И стыдно. За то, что я не осознал этого так ясно раньше, а только тогда, когда отступать стало некуда. Не уважаю людей, которые всю жизнь не веровали, а как смерть приблизилась – побежали в церковь молиться или священника позвали. Не люблю лицемеров. Счастье ни с кем делить не хочется, трудно это, думалось мне, а горе с удовольствием поделишь, потому что так легче. Вот и ты свое горе делить собрался. А ей оно надо?

Мы сидим молча. Напротив висит зеркало, и мы видим свои отражения. Это здорово заводило, когда мы… Но сейчас не до секса. Я вспомнил, как Юля убежала, увидев в ванной Анфису. Странно, что она до сих пор ничего об этом не спросила. Почему? Ведь ей же не все равно, иначе бы она не убежала? Но сейчас она пришла – и ничего не говорит. Простила? Так ведь ничего и не было. Глупо, наверное, но я радовался тому, что прощен. Спасибо, Юлька, ты самая лучшая!

Я вздрогнул, когда Юля спросила:

– Андрей, а что в клубе случилось?

– Ничего особенного.

– Пит говорит, ты там цирк устроил.

– Пит? Ты что, с Питом встречаешься? – Я не забыл, как этот тип Юльке наркоту предлагал. Ладно бы только клеился, к Юльке много кто клеился. Это нормально, тем более что в те дни Юлька выбор в мою пользу еще не сделала. Вот урод! Ему повезло, что я его тогда по полу не размазал! Дал лишь разок, для ума. Видно, не понял.

– Ты что, ревнуешь? – спросила она. Я посмотрел на нее. Не знаю, чего было больше в моем взгляде: ревности или раскаяния, но Юля сменила тон: – Не встречаюсь я с ним. Ты чего?

– А откуда знаешь?

– Встретила его и Леську. Они и рассказали.

Хорошо, что он не один был… Пит всегда с бабами шляется. Леська тоже в клубе была. Интересно, что она наговорила? Леську я знал неплохо: вторую такую поискать. Постоянно сплетничает. Трепло ходячее. Они расскажут!

– Я тебе утром звонила! Где ты был?

– Я не ночевал дома, – признался я.

– А где ты был?

– В саду Таврическом спал, на скамеечке, – улыбнулся я, думая, что ее это позабавит. – А что? Тепло, лето.

– Андрей, ты что? – В глазах Юли возник страх. – Как так можно?

– Значит, можно, – вздохнул я. Былая злость всколыхнулась во мне горячей волной.

– Ты что, пьяный был?

– Нет, – с негодованием ответил я, запоздало сообразив, что теперь объяснить все станет гораздо сложней. Пьяный – скамеечка. Все логично и без лишних вопросов. А «трезвый – скамеечка» вызывает массу вопросов и ненужных подозрений. Так и произошло.

– Андрюша… Я и раньше видела, что с тобой что-то происходит… Но ты говорил, что все в порядке.

– Поверь, со мной все в порядке! – твердо и как только мог убедительно произнес я. – Все замечательно. Скоро на работу устроюсь, денег будет куча.

– Леська говорила, ты всех мертвецами называл. Она даже обиделась.

– Нечего на правду обижаться.

– Она моя подруга, между прочим!

– Я твоя подруга! – сказал я. – Твоя единственная и вечная подруга на все времена. Понятно? А не какая-то там Леська!

Юля улыбнулась, и я понял, что пора переходить в наступление.

– Юля, ты меня любишь?

Она посмотрела на меня. Как я люблю, когда она так смотрит: радостно, тепло и, конечно, чуть укоризненно: мол, разве ты сомневаешься?

– Конечно, люблю. А ты меня?

Для нее это обычный ритуал. Девчонки любят ушами. Три слова, которыми люди обмениваются так часто, что затерли до дыр, уже не вызывают тех чувств. Придумали бы новые, но никак. Да и не надо придумывать. Просто реже произносить их. Когда действительно любишь.

– Люблю, – сказал я. – Очень люблю!

Мы потерлись носами, потом поцеловались. И мне захотелось плакать. Да, наверное, я и плакал, только без слез – нет слез у утопленников. Юлька что-то почувствовала и отодвинулась:

– Ты чего, Андрюш?