— Скажите мне, что это обман зрения, — Малыш, присевший на пластиковый контейнер для продуктов, прильнул к окуляру цейсовской подзорной трубы, больше смахивающей на телескоп. Удержать в руках тяжеленное оптическое устройство было сложно, поэтому использовался штатив-тренога. — Здесь не может быть искусственных источников света, правильно? Тогда что именно я вижу?

— Разреши взглянуть, — дед заставил младшего компаньона посторонится. — Та-ак, похоже у нас гости… Открытые костры, расстояние не меньше пятнадцати километров. Неандертальцы всегда прячут огонь, разводят его в низинах, под прикрытием скал или густого кустарника — не хотят обнаруживать себя. Рановато они в этом году…

— Они? — переспросил Славик.

— Сапиенсы. Наши с вами достославные предки, чтоб им сдохнуть…

— Вы это серьезно?

— Про предков или про сдохнуть? В обоих смыслах, Вячеслав. Кроманьонец по сообразительности не отстает от палеоантропа, но гораздо более мобилен. Тяга к дальним странствиям, если угодно. Основные пути миграции крупных млекопитающих пролегают вдоль реки, зверья настолько много, что охота из тяжелой и опасной работы становится необременительным развлечением. Кочующие сапиенсы встают на проторенных веками дорожках, устраивают летние стоянки и пируют от всей широты кроманьонской души. Когда начнет холодать, забирают трофеи и снова уходят на юг, пережидать суровую зиму…

— Трофеи? — озадачился Славик. — На собственном горбу много не утащишь.

— Прирученные быки. Палеоантропы не смогли одомашнить животных, а эти уже используют предков тура как вьючную скотину. И собаки у них есть. Настоящие собаки, мало похожие на волка. Значит, кроманьонец привел их из Северной Африки, незнамо когда позволив неразумной твари «не видящей мир» навсегда связать свою судьбу с человеком…

— Выходит, неандертальцы принципиально отказываются от приручения животных?

— Совершенно верно. Они четко разделяют Универсумы существ мыслящих и «тех, кого можно видеть». Наистрожайшая сегрегация по признаку разумности. Зверю нечего делать на стоянке настоящего человека. Равно как и человеку в звериной стае.

— Вот оно что, — понимающе кивнул Малыш. — Потому кроманьонец и ассоциируется у них со зверем, принявшим людское обличье, верно? Человеку, быку и псу невозможно сосуществовать в одной общности?

— Неплохо, — дед одобрительно хлопнул Малыша по плечу. — Видно, что ты понимаешь тип мышления родственников.

— Шуточки у вас, Андрей Ильич…

— Почему же шуточки? Вы, рыжие, всегда оставались странными. Похоже, древнее наследие.

— Воображаю, что будет, когда Кельт из Питера приедет, — хихикнул Славик. — Оснуете неандертальскую общину в двадцать первом веке.

— Вернемся в реальность, — цыкнул дед на развеселившуюся молодежь. — Предупреждаю: сапиенсы опасны и не всегда адекватны, сталкивался — руку я потерял после тяжелого ранения метательным копьем, наконечник которого был смазан фекалиями.

— Что?

— Что слышал. Кроманьонцы вполне успешно используют самый ранний прототип биологического оружия, то есть действуют «нечестно» с точки зрения палеоантропов. Я тогда отбился, успел вернуться в «объективное время», но заражения и гангрены избежать не удалось. В итоге — ампутация. Спасибо Ваньке, протез отличный, но лучше от этого не становится… Сапиенсы используют метательное оружие и способны поражать противника на расстоянии, поэтому близко к ним не подходим и к себе не подпускаем: три единицы огнестрела у нас есть, предупредительный выстрел в воздух, если не остановятся — на поражение.

— Не хотелось бы убить пращура моего родного папы, — заметил Малыш. — Принцип бабочки Брэдбери.

— История неизменяема, — Андрей Ильич повторил прописную истину. — Однако стрелять в людей следует только при реальной угрозе. Кочевники меня знают, нападать не решатся, но все случайности предусмотреть невозможно.

— Знают? — изумился Славик.

— Когда-то пришлось прибегнуть к действенным мерам убеждения. По мнению мигрирующих кроманьонцев в прибрежных скалах живет злобный и могущественный дух. Божество, которое не следует беспокоить. Пришлось целый спектакль с пиротехникой разыграть. Память, в отличие от жизни, у них долгая, легенды передаются из поколения в поколение. Женщина-сапиенс, впервые увидев меня на стойбище «A-II» чуть от ужаса не умерла. Ничего, привыкла, уяснив, что я не вредный…

— Вы сказали, что память у людей долгая, а жизнь — короткая…

— Должен разочаровать. Наши пращуры хитрее, наглее и гораздо агрессивнее неандертальцев, но слишком хрупки. Вы по молодости не помните эпидемию гриппа 1964 года, а я тогда сдуру сунулся больным на эту сторону. Летом. Среди палеоантропов не умер никто, а пять семей кочевников, вставших рядом с Дверью выкосило — живыми остались тринадцать человек из двух сотен…

— Если они заразились, значит вы с ними общались близко?

— Пытался наладить контакт. Как и всегда — безуспешно… Они параноики, отвечающие только страхом, агрессией и неприятием. Понимаю, отчего неандертальцы панически боятся сапиенсов: принимая в расчет теорию эмпатии, палеоантроп сойдет с ума, чувствуя как на него накатывают волны негативных эмоций, генерируемые так называемым «человеком разумным». Не удивлен, что они предпочли умереть. Или уйти. Такое непереносимо.

— Уйти… — эхом повторил Славик. — Но куда? Двери? Многомиллионный народ, одномоментно бежавший за невидимые рубежи червоточин, ведущих в разные миры и эпохи? Народ, разделенный временем и пространством? Немыслимо!

— Каждый аргус — сам себе Дверь, сам себе прореха, — буркнул дед. — Делаем ставку на эмпатию и психологическую связь между каждым носителем коллективного разума, вместе синхронизируем точку перехода и?.. И что дальше?

— Гипотеза красивая, но КАК? Как подобное осуществить? Как связать разум неандертальца, обитающего в испанских Пиренеях, с сородичем на юге Сибири?

— Откуда я знаю? Вон у Малыша спроси. Только он здесь рыжий.

— А что я, что я? Вы тут аргусы с недоступными людям способностями. Рыжина вовсе не признак.

— Признак, да не самый важный, — дед зевнул в кулак. — Кто не хочет спать? Оба-двое? Вот и прекрасно. У меня в клапане рюкзака найдете литровую бутылку водки, оленина готова. Я на боковую. Разбудите через пять часов, перед рассветом, потом сами на отдых… Смотреть в четыре глаза, мы не в городском парке на пикнике!

— Андрей Ильич, вы разве не покушаете?

— Не хочу отягощать брюхо на ночь. Стар стал. Спокойной ночи. И в бинокль почаще посматривайте, мало ли…

* * *

— Не ори!..

— Да не станут они иметь с нами никаких дел! — втолковывал Славик преувеличенно-невозмутимому Ване. — …Я объясняю как могу, а не ору, чего ты цепляешься! Они нас боятся! Насмерть! Нет, если будет прямая, непосредственная угроза, они выйдут с копьями и дубинами — защитить себя, — но их страх другой! Они боятся мыслей. Непостижимого чужого разума!