Закончился год, а я не получал вестей от Адольфа и ни разу не увидел его. Только благодаря исследованиям архивариуса из Линца, который изучал жизнь Адольфа Гитлера, мне суждено было узнать – сорок лет спустя, – что мой друг переехал с Штумпергассе, потому что арендная плата была для него слишком велика, и нашел более дешевое жилье в так называемом «мужском общежитии» на Мельдеманн-штрассе. Адольф исчез в туманных недрах столицы. Тогда для него начались те годы нищеты, о которых он сам говорит мало и в отношении которых нет надежных свидетелей, так как одно несомненно – на этом самом трудном этапе его жизни у него больше не было друга. Теперь я могу понять его поведение в то время. Он не хотел иметь друга, потому что он стыдился своей собственной бедности. Он хотел идти своей дорогой в одиночку и в одиночку переносить все то, что уготовила ему судьба. Это была дорога в пустыню. После нашего расставания я на своем опыте понял, что человек никогда так не одинок, как в толпе людей в большом городе.

Таким образом, наша замечательная юношеская дружба пришла к концу, который был каким угодно, только не прекрасным, но со временем я примирился с этим. На самом деле я начал ощущать, что этот внезапный конец нашей дружбы, который положил ей Адольф, имел гораздо большее значение, чем если бы она закончилась из-за нашего растущего безразличия друг к другу или если бы она перестала для него что-то значить. Конечно, такой конец мне было бы тяжелее перенести, чем это вынужденное прощание, которое на самом деле совсем не было прощанием.

После интенсивного четырехлетнего курса обучения в Венской консерватории я в октябре 1912 года получил место второго дирижера в музыкальном театре города Марбург-андер-Драу. Мой дебют состоялся, когда я дирижировал оркестром во время спектакля «Оружейный мастер» Лортцинга. Когда весной 1914 года мой контракт в театре закончился, я заключил новый в Клагенфурте, где был хороший оркестр из сорока музыкантов, прекрасное здание Оперы и современная сцена. Так все мои мечты становились реальностью.

Совершенно другую музыку мне суждено было услышать тем летом, глядя в жерла русских пушек в Галиции в качестве мобилизованного резервиста 2-го пехотного полка ополчения первого разряда. Во время страшной зимней кампании в Карпатах 1915 года я получил ранение под Эперджесом в Венгрии и пережил кошмарный семидневный переезд в санитарном поезде в Будапешт. Этот поезд регулярно делал остановки, чтобы сгрузить мертвых. Я выжил, но силы покинули меня навсегда.

После нескольких месяцев, ушедших на выздоровление, я возвратился домой и увидел, что все изменилось. Мой отец, обессилевший от работы и лишенный надежды передать мне, своему единственному сыну, дело, которое он создал, в 1916 году ушел на пенсию и купил небольшой участок земли в Фрахаме неподалеку от Эфердинга в надежде на восстановление своего здоровья и духа. Я вернулся на фронт, и во время моего отсутствия в сентябре 1918 года он умер в горе и бедности, которые царили в то время. Как бы я хотел обеспечить ему лучший закат его дней!

Я был прикомандирован к механизированному корпусу в Вене, когда 8 ноября 1918 года был демобилизован с военной службы. Что теперь? Перспектив у меня не было. Провинциальные театры были закрыты. Я обегал всю Вену в поисках работы, но не нашлось ничего, кроме работы в оркестрах, играющих в больших кафе, но это было не для меня. Некоторое время я дирижировал оркестром из шести человек в одном из новых кинотеатров. Напрасно я искал место альтиста или даже его дублера, и частные уроки тоже были никому не нужны.

Я совершенно не знал, что делать, когда от моей матери пришло письмо. Она писала, что видела объявление о том, что нужен человек на пост районного секретаря в Эфердинге неподалеку от Линца. Она уже поговорила с бургомистром о моем музыкальном мастерстве, и он выразил надежду, что счастливый соискатель приступит к реорганизации Музыкального общества, которое было распущено, и вступит в должность его руководителя. Я поехал домой и рассмотрел это предложение. Жалованье было маленьким, музыкальные возможности очень скромные, но я уже расстался с идеей сделать карьеру дирижера, так что больше ради матери, чем ради чего-то другого, подал заявление на эту должность и возвратился в Вену искать работу.

В январе 1920 года я получил уведомление от бургомистра, что окружной комитет выбрал меня на должность секретаря из тридцати восьми других кандидатов, и таким образом я стал государственным служащим. Постепенно я приобрел уверенность на этой должности и через несколько лет сдал экзамен в органах провинциального управления на чиновника округа. Но это было такое скромное существование, что у меня оставалось много времени, чтобы потакать своим музыкальным склонностям. Я организовал приличный оркестр, и вскоре музыкальная жизнь маленького городка стала оживляться – от домашних концертов струнного квартета дело дошло до духового оркестра на городской площади и праздничных выступлений местного хора; у меня была замечательная, успешная работа.

Я больше не получал никаких вестей о друге моей юности, который так странно покинул меня, и в конечном итоге отказался от поисков. У меня не было возможности найти его. Его шурин Раубаль давно умер, а единокровная сестра Ангела уже не жила в Линце. Что могло с ним статься? Безусловно, он был бы лучшим солдатом, чем я, но, наверное, лежал среди тех, кто погиб, как погибли многие молодые люди.

Время от времени я слышал разговоры о немецком политике по имени Адольф Гитлер, но думал, что это наверняка другой человек с таким же именем. Такая фамилия не редкость, и в любом случае я ожидал, что к настоящему времени он стал бы известным архитектором или художником, а не незначительным политиком и уж, конечно, не в Мюнхене. Однажды вечером в книжном магазине в Эфердинге я взглянул на экземпляр Munichner Illustrierte. На первой странице была фотография мужчины за тридцать, с узким бледным лицом, которого я сразу же узнал. Это был Адольф, он почти не изменился. Я подсчитал, как давно это было – пятнадцать лет! Его лицо казалось более решительным, мужественным, зрелым, но не намного старше. Подпись под фотографией гласила: «Хорошо известный оратор от национал-социалистов Адольф Гитлер». Так что мой друг и известный политик были одним и тем же человеком.

Я очень сожалел, что он не смог добиться в искусстве карьеры большей, чем я. Я слишком хорошо знал, что значит похоронить надежды и мечты. Теперь он зарабатывал себе на жизнь обращаясь к толпе – горький хлеб, даже если он был хорошим, убедительным оратором. Я мог понять его интерес к политике, но политика была опасным и неблагодарным делом.

Я был рад, что благодаря моему положению гражданского служащего оставался в стороне от местной политики, потому что как руководитель муниципальной конторы должен был относиться ко всем одинаково. Мой друг, как оказалось, развил в политике большую энергию, и для меня не было сюрпризом то, что импульсивное поведение, о котором я читал в газетах, привело его в Ландсбергскую тюрьму.

Но он снова появился на политическом небосклоне. Пресса стала замечать его более чем когда-либо. И меня не удивило, что его политические идеи постепенно стали распространяться и в Австрии, потому что они остались в основном все теми же, какими он проповедовал их мне в Вене, если тогда они и были немного беспорядочными и заоблачными. Читая текст его речей, я мог представить себе, как он рассуждает, шагая взад и вперед между дверью и роялем в нашей комнате на Штумпергассе, 29. Тогда я был его единственным слушателем, теперь его слушали миллионы. Его имя было у всех на устах, и все спрашивали: «Откуда взялся этот Гитлер?»