Скалистые вершины вздымались вокруг них и закрывали мир, оставшийся позади, и две лошади затерялись среди набегающих холмов. Бок о бок они пробирались сквозь мертвый папоротник — короткими, неестественными шагами.

Надежды Мэри стали увядать, и она оглядывалась на черные холмы, которые подавляли ее. Целые мили протянулись между нею и Уорлегганом, и Норт-Хилл уже принадлежал другому миру. В этих пустошах было старое волшебство, которое делало их неприступными, относящимися к вечности. Фрэнсис Дейви знал их тайну и уверенно продвигался сквозь тьму, как слепой в своем доме.

— Куда мы направляемся? — спросила она наконец, и ее спутник обернулся к ней, улыбаясь под широкополой шляпой, и указал на север.

— Уже совсем скоро слуги закона будут расхаживать по берегам Корнуолла, — сказал он. — Я говорил вам это во время нашего последнего путешествия, когда вы ехали со мной из Лонстона. Но сегодня и завтра нам не встретится эта помеха; только чайки и дикие птицы обитают на скалах от Боскастла до Хартленда. Атлантика — мой давний друг; быть может, дикий и более беспощадный, чем мне хотелось бы, но все-таки друг. Я думаю, вы слышали о больших кораблях, Мэри Йеллан, хотя в последнее время эта тема вам неприятна; но именно корабль и увезет нас из Корнуолла.

— Значит, мы собираемся покинуть Англию, да, мистер Дейви?

— А что бы вы предложили? После того, что случилось сегодня, викарий из Олтернана должен порвать со Святой Церковью и снова стать беглецом. Вы увидите Испанию, Мэри, и Африку, и кое-что узнаете о солнце. Вы почувствуете песок пустыни у себя под ногами, если захотите. Мне все равно, куда мы направимся; выбор за вами. Почему вы улыбаетесь и качаете головой?

— Я улыбаюсь потому, что все, о чем вы говорите — нереально, мистер Дейви, и невозможно. Вы прекрасно знаете, что я убегу от вас при первом же удобном случае и, возможно, в первой же деревне. Сегодня я поехала с вами, потому что иначе вы бы меня убили, но при свете дня, на виду у людей вы будете так же беспомощны, как я сейчас.

— Ну что ж, попробуйте, Мэри Йеллан. Я готов рискнуть. В своей счастливой самоуверенности вы забыли, что северное побережье Корнуолла вовсе не похоже на южное. Вы говорили мне, что прибыли из Хелфорда, где прелестные тропинки вьются вдоль берега реки и где ваши деревни нанизаны одна на другую, а на большой дороге стоят дома. Однако наше северное побережье далеко не столь гостеприимно, вы сами это увидите. Оно такое же пустынное и нехоженое, как и эти пустоши, и вы не увидите здесь ни единого человеческого лица, кроме моего, пока мы не доберемся до той гавани, которую я имею в виду.

— Тогда позвольте вас заверить, — сказала Мэри с вызовом, порожденным страхом, — позвольте вас заверить, что ничего не изменится, даже если мы доберемся до моря и до вашего корабля, и берег останется позади. Назовите какую угодно страну, Африку или Испанию, неужели вы думаете, что я последую туда за вами и не разоблачу вас, страшного убийцу?

— К тому времени вы забудете об этом, Мэри Йеллан.

— Забуду, что вы убили сестру моей матери?

— Да, это и многое другое. Забудете пустоши, и трактир «Ямайка», и как ваши собственные неловкие ножки случайно вывели вас на мой путь. Забудете свои слезы на большой дороге из Лонстона и того молодого человека, который был их причиной.

— Вам нравится переходить на личности, мистер Дейви?

— Мне нравится задевать вас за живое. О, не кусайте губы и не хмурьтесь. Я угадываю ваши мысли. Я уже говорил вам, что в свое время слушал исповеди, и знаю женские мечты лучше вас самой. В этом мое преимущество перед братом трактирщика.

Тонкая полоска улыбки опять проступила на его лице, и девушка отвернулась, чтобы не видеть глаз, которые унижали ее.

Они ехали молча, и через некоторое время Мэри показалось, что ночная тьма усилилась и воздух сгустился. Она уже не могла, как прежде, видеть окружающие ее холмы. Кони осторожно выбирали дорогу, они то и дело замедляли шаг и храпели, будто от страха, не зная, куда ступить. Земля стала сырой и ненадежной, и хотя Мэри больше ничего не могла видеть вокруг, она, почувствовав под собой мягкую, податливую траву, поняла, что вокруг болота.

Вот почему испугались лошади. Мэри взглянула на своего спутника, пытаясь разгадать его настроение. Подавшись вперед, викарий напряженно всматривался в темноту, которая с каждой минутой становилась все гуще и непроницаемей. Девушка увидела по его напряженному профилю и тонким губам, сжатым плотно, как капкан, что он полностью сосредоточен на их передвижении, чреватом новой внезапной опасностью. Нервозность лошади передалась всаднице, и Мэри подумала о том, как выглядят эти же болота при ярком свете дня, как, наверное, развеваются на ветру коричневые метелки травы, а поодаль высокие тонкие камыши дрожат и шелестят при малейшем дуновении, толпясь и двигаясь, как единое целое, а внизу под ними черная вода ждет в тишине. Мэри знала, что даже коренные жители пустошей способны заблудиться и сделать неверный шаг, и тот, кто только что шел уверенно, может внезапно оступиться и утонуть. Фрэнсис Дейви знал пустоши, но даже он не был непогрешим и мог сбиться с пути.

Ручей журчал и пел свою песню; можно было услышать за милю, как он бежит по камням. Но вода болот не издавала ни звука, и первая ошибка могла стать здесь последней. Ее нервы были напряжены в ожидании, и полубессознательно девушка приготовилась выброситься из седла, если ее лошадь вдруг внезапно пошатнется в болезненном рывке, и как слепая, забьется в опутавших ее сорняках. Мэри услышала, как ее спутник сглотнул, и эта его привычка еще больше обострила ее страх. Викарий смотрел по сторонам, сняв шляпу, чтобы лучше видеть, и влага уже блестела в его волосах и оседала на одежде. Мэри смотрела, как сырая дымка поднимается из низины. Она чувствовала кислый и гнилой запах камышей. А затем прямо перед ними, преграждая им дальнейший путь, выкатилась из ночи огромная волна густого тумана, белая стена, поглотившая все запахи и звуки.

Фрэнсис Дейви натянул поводья, и обе лошади послушались его мгновенно, дрожа и всхрапывая, и пар от их боков смешивался с туманом.

Они немного подождали, потому что туман на пустоши может откатиться столь же внезапно, как пришел; но на этот раз не было ни тонких просветов воздуха, ни тающих нитей. Он навис вокруг, словно сети паука.

Затем Фрэнсис Дейви повернулся к Мэри. Рядом с ней он казался призраком, с туманом на ресницах и в волосах и с белой маской лица, как всегда непроницаемой.

— И все-таки боги пошли против меня, — сказал он. — Я с давних пор знаю эти туманы; они не поднимутся несколько часов. Двигаться дальше среди болот было бы еще большим безумием, чем вернуться. Мы должны ждать рассвета.

Мэри ничего не сказала; к ней вернулись прежние надежды. Но как только в голову девушке пришла эта мысль, она сразу вспомнила, что туман препятствует погоне и что он в равной мере враждебен по отношению и к преследователю, и к преследуемому.

— Где мы? — спросила она, и при этих словах викарий снова взял ее уздечку и повел коней налево, прочь от низины, пока податливая трава не сменилась жестким вереском и шаткими осыпающимися камнями. Однако белый туман двигался вместе с ними шаг за шагом.