Марк и Себ с трудом стали подниматься вверх, стараясь ступать по дорожке, где ее было видно. Последнюю террасу перед главным входом окружал небольшой овальный сад в виде амфитеатра. Низкая ограда из кирпичей отделяла сад от дорожки, ведущей к крыльцу дома. Вся она тоже заросла сорняками и полевыми цветами.

Обшитые панелями двери внутри портика оказались закрыты. Даже стекло в полукруглом окне над дверью, сделанном в виде цветка, было целым.

Подойдя ближе к стене, Себ увидел, что сошедшая кое-где краска и белая шпаклевка обнажили серую поверхность стен и кирпичную кладку. Мох клочковатой бородой торчал из щелей и неровной поверхности вентиляционного отверстия. Окна первого и второго этажей были закрыты ставнями, хотя на верхнем этаже они оставались открыты. Были они темными, и макушки деревьев отражались в них как в зеркале. Хотя что можно было бы увидеть в них, кроме потолка?

Стоять, задрав голову, и смотреть в темноту было неудобно – это порождало внутри чувство незащищенности. Себ перевел взгляд на склон, по которому они только что поднялись, и огляделся по сторонам. Отсюда открывался отличный вид на мили вокруг: вереница холмов, тенистые поля и долины, обрамленные лесными участками.

Исследуя окрестности дома, они обнаружили старый, как и всё здесь, заросший травой теннисный корт. Полусгнившая сеть валялась среди травы. Его окружали ряды яблоневых деревьев. Когда-то он был огорожен рабицей, порыжевшей от ржавчины и ощетинившейся выскочившими из земли кольями.

Метров через двадцать от корта находилась практически нетронутая временем кирпичная стена, за которой был устроен еще один сад. Что бы ни было посажено здесь, оно буйно разрослось, устремив свои лохматые макушки высоко в небо. Слаборазличимые среди травы дорожки можно было определить по невысоким земляным насыпям вдоль них, тоже поросшим растительностью. Они сбегали вниз к парковой зоне, смутные очертания которой виднелись в конце усадьбы.

Хантерс Тор, казалось, не имел границ – этакая дикая бесконечность. Здесь уму и фантазии было где разгуляться для достижения еще более неизведанного.

Себ живо представил себе фигуры людей, одетых в белые просторные балахоны, сидящих за столиками внутреннего двора у парадной и задней двери. Как они любовались роскошным дизайном садов и видом на дальние холмы. Как они, должно быть, оживленно обсуждали свои путешествия в еще более отдаленные места, находящиеся за этими полями. Когда, невидимые невооруженным глазом, отправлялись в путь, пока их тела оставались недвижимыми и безучастными ко всему в этом большом белом здании.

Марк скинул с плеча рюкзак.

– Здесь никого нет, Себ. – Рубашка на его спине была уже темной от пота. – Место совершенно покинуто. Годами здесь никто не появлялся. Все заперто и позабыто.

Себ отправился один дальше по дорожке, бегущей вдоль кирпичного забора, надеясь найти какие-нибудь надворные постройки. Слева он заметил арку в стене, а в ней – деревянную дверь, покрашенную широко разрекламированной зеленой краской. На двери висел тяжелый амбарный замок, покрытый коррозией. Нижняя часть двери практически сгнила.

Когда тропинка неожиданно повернула, он наклонил голову, чтобы пройти под каскадом белых цветов, и, выпрямившись, замер от неожиданности, увидев прямо перед собой яркую интенсивность буйно цветущего розария. Даже на расстоянии двадцати футов он чувствовал наполнявший воздух ванильно-персиковый аромат цветов. Бабочки и пчелы, казалось, избрали это место для проведения воздушных состязаний: они летали кругами, порхали в воздухе, зависали над головками цветов, плавно спускались вниз или резко ныряли, скрываясь в розовых, красных и белых цветах. На ярком фоне листвы вечнозеленых растений это выглядело еще более воодушевляющим.

Как мог Себ объяснить неожиданный приступ новой волны беспокойства, внезапно охвативший его? Здесь, рядом с этими прекрасными цветами? Но чем дольше он смотрел на розы, тем больше ему казалось, что столь активная деятельность фауны скорее говорила о смятении и беспокойстве, нежели о восторге и упоении этими душистыми щедрыми дарами природы.

Себ почувствовал усталость. Наклонившись, откупорил бутылку воды. Напряжение дороги до Тора, последовавшее за чередой бессонных ночей, брало свое. Все это утро нервы его были напряжены до предела. Точно, все дело в этом. Он прикрыл глаза и расслабился: терпкие ароматы и теплые солнечные лучи навевали дремоту. Он зевнул. На глазах выступили слезы.

Вид этого заброшенного, но яростно цветущего сада заставил его мысли метаться. Он ощущал некоторую неловкость от чувства романтического наслаждения, которое он здесь испытывал, и легкий румянец, как в годы далекой юности, проступил на его щеках. В то же время близость этого самого места вызывала безотчетное беспокойство, граничащее с отчаянием. Этот сад, как он представлял себе, уже принадлежал кому-то, а он вторгся на чужую территорию и теперь будто чувствовал на себе чей-то испытующий взгляд.

У него возникло подозрение, что даже цветы знали о его присутствии и не одобряли этого. Это было то место, где он никогда не хотел бы остаться один.

Себ отвернулся от роз и пошел обратно к дому, чтобы отыскать Марка.

– Себ! Себ!

И какого черта так громко орать?

– Ш-ш. – Себ приложил палец к губам.

Марк стоял сбоку от дома с расширенными от возбуждения глазами.

– Что ты там говорил по поводу того, что тебя ждут?.. Смотри, двери со стороны патио заперты, а эта, боковая, открыта. Может, они хотят, чтобы ты вошел через черный ход? – он ухмыльнулся.

Когда Марк открыл перед ним боковую дверь, ноги Себа подкосились.

– Войдем внутрь. Освободим себя, – тихо, будто с почтением, произнес Марк. Но Себу от этого стало только хуже.

Юэн был здесь. Они хотели, чтобы он пришел.

– Оставим папки с документами и уйдем, – сказал Себ, но он не был уверен, что Марк слышал его.

Половицы внутри здания уже стонали под весом Марка. Он зажег свой фонарь.

* * *

– Занятно, здесь все еще что-то есть.

Первая комната, в которой они оказались, была кухня. Над кухонными столами к облезлому потолку лестницей уходило с дюжину полок. На них стояли разрозненные предметы фаянсовой посуды, неполный комплект обеденного сервиза. Темно-синяя Aga[52] расположилась в противоположном конце кухни в нише в виде очага, выложенного кафельной плиткой. На ржавых конфорках все еще стояли кастрюли и сковородки. Разнокалиберные миски и стаканы выглядывали из стеклянных дверец шкафа рядом с плитой. Дюжины три покрытых плесенью старинных кулинарных книг валялись на двух больших обеденных столах, поставленных бок о бок посреди кухни.

Себ провел указательным пальцем по некоторым поверхностям, чтобы убедиться: все было покрыто толстым слоем пыли.