Я обернулась и без всякого удивления увидела рядом с собою волчицу, внушительная голова которой находилась на одном уровне с моей. Она была куда больше любого волка древней Земли. Засаленный мех вонял потом. Изо рта смердило падалью. По глазам было видно, что она вполне способна разорвать мне грудь и съесть сердце, не испытав ни малейших угрызений совести. И все же, по законам сновидений, я нисколько не боялась ее. Мне казалось, что я знаю ее так же хорошо, как и самое себя.

– Пора? – спросила я, не понимая толком, о чем говорю.

– Нет, – ответила волчица-мать, начиная таять в воздухе.

И я проснулась.

Прошлой ночью я вернулась в мою старую спальню и изумилась тому, насколько она мала, насколько она тесная и душная; в ней никак не могло вместиться мое непокорное и отрадное детство. И все же из ее пыли восстали легионы воспоминаний, бившихся о меня, как мотыльки о стекло, и было их столько, что я не решалась дышать, опасаясь, что они набьются в горло и легкие и удушат меня. На переднем плане всей этой массы было воспоминание о том, как я впервые повстречалась с женщиной с Санта-Анны, завершившей длинную череду наставниц, обучавших нас с сестрой.

По пути мы увидели что-то, весьма развеселившее нас, и поэтому ворвались в классную комнату, заливаясь смехом, и замерли как вкопанные при виде незнакомой женщины, поджидавшей нас – длинноногой, сухопарой, с узким вытянутым лицом, в безвкусной одежде, свойственной женщинам, каким-то образом умудрившимся получить университетское образование; в руке у нее была указка. Когда мы уселись за парты, она некоторое время разглядывала нас, как цапля могла бы присматриваться к какой-нибудь сомнительной рыбьей мелочи, пытаясь решить, съедобна она или нет. Сьюзен опомнилась первой.

– Что случилось с мисс Клер? – спросила она.

– Ее арестовала тайная полиция, – сухим, холодным и неприветливым голосом ответила незнакомка. – По какой причине – не могу сказать. Вместо нее буду я. Можете называть меня тетушкой Амели.

– «Тетушка» – это ласкательная форма обращения, – нахально заметила я, – а вы пока ничего не сделали, чтобы его заслужить.

– Не вам решать, куда обращать вашу привязанность. Это прерогатива вашего отца, и эта инстанция уже приняла соответствующее решение. Какие ваши любимые предметы?

– Молекулярная и генетическая биология, – быстро ответила Сьюзен.

– Классическая биология. – Я не стала признаваться, что больше всего меня привлекает экспериментальная лаборатория, и потому, что я люблю потрошить – я с малых лет усвоила, что карты нужно держать поближе к жилетке.

– Пф-ф-ф. Мы начнем с истории. На чем вы остановились с вашим последним преподавателем?

– Мы собирались рассмотреть восстание на Санта-Анне, – смело заявила Сьюзен.

И снова такой же взгляд.

– Прошло еще слишком мало времени для того, чтобы можно было узнать правду. Когда правительство обнародует официальную версию, я дам вам знать. Нам же лучше начать сначала. Вот ты, – она указала на Сьюзен. – Что такое «гипотеза Вейла»?

– Доктор Обри Вейл утверждал, что абы…

– Аборигены.

Сьюзен удивленно выпучила глаза и продолжила:

– Он утверждал, что, когда корабли с Земли прибыли на Санта-Анну, аборигены перебили всех и приняли их внешность.

– Ты считаешь, что так и было? Скажи: нет.

– Нет.

– Почему нет?

– Если бы было так, то все мы – жители Санта-Анны и Санта-Круса – были бы абами. В смысле аборигенами. Но мы думаем по-человечески, поступаем по-человечески, живем по-человечески. Какой был бы смысл устраивать такой сложный маскарад, если бы злоумышленники не имели возможности воспользоваться плодами того, что совершили? Особенно после того, как люди показали свою слабость, позволив истребить себя. Тем более что мимикрия в природе всегда сводится к внешнему облику. Как только труп первого же аборигена вскрыли в морге, все раскрылось бы.

Тетушка Амели повернулась ко мне:

– Твоя очередь. Отстаивай гипотезу.

– Аборигены не были уроженцами Санта-Анны. Они пришли со звезд, – начала я.

Сьюзен издевательски хмыкнула. Новая учительница подняла палку, и сестра покорно опустила глаза.

– Отстаивай свое предположение, – сказала тетушка Амели.

– В ископаемых нет никаких следов их присутствия.

– Дальше.

– Когда они прибыли в звездную систему, их техническое развитие не уступало нашему, а может быть, и превосходило, но из-за какой-то не зарегистрированной нигде катастрофы почти сразу же утратили свою технику. Иначе их обнаружили бы и здесь, на Санта-Крусе. – Я усиленно думала, пытаясь на ходу свести концы с концами. – Они быстро скатились к первобытному уровню существования. Будучи разумными существами, они понимали, что происходит, и пытались сохранить хоть какие-то фрагменты своей науки. Ни электроники, ни металлургии, ни химии у них не осталось. Им удалось сохранить лишь свои глубочайшие познания в генетике. Когда туда пришли люди, аборигены не могли физически противостоять им. И поэтому они начали скрещиваться с ними, создавая ветви человеческого рода с латентными генами аборигенов. Они начали свою работу с пионеров и отверженных, но постепенно углублялись в человеческое общество, распространяясь сначала среди низших классов и оставляя богатую, наиболее защищенную часть общества напоследок. Начавшись, процесс мог идти без особого повторного вмешательства. Аборигены не станут проявлять себя, пока их работа не осуществится.

– Доказательства этой версии?

– Если судить по политике правительства по отношению к бедным, оно осведомлено о такой опасности.

– Вижу, что я угодила в рассадник подрывных идей. Теперь можно не удивляться тому, что вашу предыдущую учительницу удалили отсюда. Ну, что было, то прошло. Положите руки на парты ладонями вниз, пальцы вытянуть. – Мы повиновались, и тетушка Амели несколько раз стукнула каждую из нас указкой по костяшкам пальцев, как это делала каждая из наших наставниц в начале своего царствования. – А теперь мы рассмотрим ранние формы колониального управления.

Тетушка Амели была дочерью регионального администратора из сельского района Иль д’Орлеан. В детстве она лазила по деревьям, воровала яйца из птичьих гнезд и искала жуков в глиняных крепостях. Еще она ловила лягушек, рыбачила с лодки, ловила крабов на обрезки мяса и бечевку, ощипывала кур, имела собственное ружье, стреляла водоплавающую птицу, собственноручно шлифовала линзы для телескопа и плавала голышом в заводи реки со столь бурным течением, что ежегодно в ней тонул по меньшей мере один человек. Такая жизнь была совершенно незнакома нам с сестрой, и, когда нам удавалось навести ее на воспоминания, мы восхищались ими, как волшебной сказкой. Я и сейчас вижу перед собой, как она, освещенная оранжевым светом масляной лампы, размеренно раскачивается, время от времени делая паузу, чтобы взять какой-нибудь из мешочков с сухими травами, лежащими у нее на коленях, чтобы подбодрить память ароматом лимона, ванили или чайных листьев. Так она вела себя, пока не повзрослела, и едва успела остепениться, как ее отец «продышал свое состояние», как выражаются на нашей планете-сестре. А вот о годах, прошедших с тех пор и до того дня, когда ее приставили к нам, она ничего не говорила.