Авось знал, что времени нет, – пробитое легкое быстро наполнялось кровью. Действительно, вот и пришел срок… Обезумевшая Ольга выла сейчас над двумя своими любимыми мужчинами, один из которых был мертв, а второй умирал. Олег склонился над ними.

На губах Авося выступила кровавая пена.

– Князь, – прошептал он.

– Молчи, молчи, Авось.

Но Авось покачал головой.

– Князь… – его голос слабел, – ты знаешь, что надо делать.

– Нет, – горячо прошептал Олег. – Сам! Ты можешь… – Он склонился еще ниже и, глядя в глаза, из которых уходила жизнь, твердо произнес: – Зов, Авось. Ты слышишь его. Спаси себя, сын мой!

Авось слабо скосил глаза на Игоря и Ольгу и устало покачал головой. Потом потянулся к Олегу, и тот немедленно сжал его ладонь.

– Я… не… могу… – прошептал Авось. – Ты – сможешь. – На губах и в глазах его на миг появилась тихая и мечтательная улыбка. – Вальгалла, князь… за пеленой… Радуга… Что может быть лучше? Ты учил меня…

Силы оставили Авося, он тяжело дышал. Ему требовалось передохнуть. Но вот он заговорил вновь:

– Я давно узнал тебя… вещий человек-волк… – И на губах его снова мелькнула эта улыбка.

– Авось, – тихо и нежно сказал князь.

– И я давно сделал свой выбор.

Олег смотрел на него, не отрывая взора.

– Нет времени! – застонал Авось. – Забери… Ну же! Сейчас…

Князь медлил еще долю секунды. Потом низко склонился над лицом Авося. Лица Авося и князя словно осветились внутренним светом. А потом Авось снова сжал руку Олега. Князь отклонился от него. Улыбка, которая появилась на губах, была тихой и очень светлой. И прощальной.

– Мой вождь… – прошептал Авось. – Мой повелитель. Я пошел бы за тобой… даже…

Авось не закончил.

– Сын… – Голос князя дрогнул.

Авось попытался сжать руку князя, но сил уже не было. На его губах застыла улыбка, а потом он закрыл глаза и умер.

Ольга взвыла, стиснув зубы.

Князь бережно отпустил его руку.

– Сын мой, – прошептал Олег.

Ольга плакала, хрипя и покачиваясь из стороны в сторону.

– Они… – начал князь Олег.

Ольга вздрогнула. Словно ждала того страшного, что сейчас скажет Олег. Всхлипывая, она вся сжалась, словно от холодной тьмы внутри и вокруг нее.

– Они еще не ушли далеко, – тихо произнес князь. – Я верну их.

– Отец, – Ольга, рыдая, застонала.

– Ты же знаешь, есть способ, – быстро сказал Олег.

– Отец… Но тогда ты…

– Мои сроки пришли, девочка моя.

Теперь Ольга зарыдала в голос.

– И может быть, мне повезет увидеть… радугу, – продолжил князь. – Авось дал мне надежду, и я хочу подарить ее тебе.

– Отец…

– Встань, княжна. Пока не время плакать. Положи воинов лицом к северу. – Ольга, плача, повиновалась. Светояр погиб, упав лицом на север. Авось и Игорь лежали рядом на зеленой траве. – Я ухожу. Но мое сердце будет с тобой всегда. – Олег вдруг улыбнулся и нежно сказал: – Росинка…

Ольга обессиленно всхлипнула и прижалась к нему:

– Отец! Мой великий князь. Я… не подведу.

– Я знаю, – тихо сказал Олег. Затем он бережно отстранил Ольгу. – Не надо по мне скорбеть, прошу тебя.

Нарастающий конский топот вернулся.

– Он идет за мной, – повторил Олег.

Топот звучал все громче, как неумолимый стук судьбы.

– Но теперь ему меня не догнать, – усмехнулся князь Олег. И, поставив ногу на череп коня, с силой нажал на него.

Ядовитый гад, что таился в черепе, дождался своего часа. Змея совершила бросок и нанесла свой смертельный укус. В этот же миг топот стих.

– Я люблю тебя, отец, – прошептала Ольга.

Но великий князь уже ее не услышал. Его земной путь заканчивался.

* * *

Ольга не поняла, откуда над телом князя появился белый волк. Возможно, он вышел из леса. Только Ольга когда-то уже видела этого волка, видела шерсть, отливающую серебром…

Волк вгляделся в лицо князя. А потом поднял морду и поглядел на девушку. И если глаза зверя могут светиться нежностью, то сейчас было именно так.

Олегова дружина была уже совсем рядом. Волк обернулся на шум. Затем снова посмотрел на Ольгу. И на короткое мгновение поднял голову и издал прощальный вой.

А потом волк прыгнул и словно растворился в воздухе.

3

Башня стояла окутанная сумраком. Тяжелое черное небо в далеких молниях наваливалось на нее, словно пыталось раздавить. Пенные седые волны четырех океанов бились о башню с разных сторон, взметались брызгами ввысь и опадали перед следующим натиском безжалостной стихии. Вспышки молний на миг выхватывали из мглистой тьмы, что таилась у основания башни, страшные и печальные картины. Только некому было их увидеть. А то единственное око, что сейчас смотрело сюда, не могло узреть здесь, в точке, где кончались земные пути, ничего, кроме слепой и хищной мглы близкого небытия. Основание башни было сложено из замурованных в нее останков кораблей и окаменевших человеческих лиц, – эти люди когда-то были капитанами и воинами, любили, исполненные надежд, смеялись, глядя в лицо смерти, и двигались к своей цели, и давно уже стали прахом. Словно сама башня, что росла здесь с начала мира и была сложена из их бесчисленных и бесконечных усилий и эфемерных надежд, которые сковывал, вобрав в себя, равнодушный камень. Здесь заканчивались надежды. Здесь не было места живым. Лишь для оракула сна это место смогло стать обителью.

Но иногда даже то единственное око, что могло обозревать с невероятной высоты башни разные дали и разные времена, око, что обозревало здесь границы мира, видело нечто, не желающее вписываться в привычный и несокрушимый ход вещей.

Оракул сна был старше башни. Он пробудился, услышав Зов, который и был его подлинным родителем; он пробудился вместе с первыми Богами, для которых сон и явь еще не различались и которые потом получат разные имена. И его единственное Око, собственно, то, чем он и был на самом деле, могло становиться оком всех, кто появлялся после него. Юный мир не имел четких границ, и виной тому были эти первые Боги-дети. Они и были веселы и игривы, как дети. От них оракул получил свою страсть к игре и любопытство, от них познал радость превращений. Они заразили его своей неуемной любвеобильностью, при помощи которой творили мир и от которой потом, когда Боги состарились и умерли, осталась лишь разрывающая неодолимая похоть. Смерть Богов стала темницей Оракула сна. Но даже здесь, на вершине башни, окутанной мраком, он помнил тот ослепительный мир и мог иногда вырываться из своей темницы. Отсюда он приходил, подчиняясь зову тех, кто еще жил одновременно в разных мирах, тех, кто еще помнил о заре эпох. Их почти не осталось, этих пифий древности, в чьем сердце сияло и могло зрить око оракула. Они уже давно стали покидать мир, где умерли Боги; и когда они уходили, их народы уходили вместе с ними в сны. И еще в одном сердце око закрывалось. Как и эта принцесса Атех, что смогла перехитрить его, но не сможет стать поводырем слепцам. Тогда еще одно место, где звучал Зов и где мог появляться оракул, исчезнет, закроется. Этих мест на юной Земле было немало, но они давно уже запечатаны новыми Богами. Прах к праху. А место праха – внизу, там, где корабли уже давно никуда не плывут и где глаза на каменных лицах давно уже никуда не смотрят.