кошмарами из своего прошлого, но умерла бы от стыда при малейшем намеке на те события. Как рассказать бабушке Сета, что порождения ее памяти, обычно сидящие по своим норам, высовывают ящеричьи головы наружу, как только она собирается заняться любовью с ее внуком? Сет понимал, что девушка не готова к разговору, и перестал настаивать на совместном походе к психиатру; сейчас ему хватало и того, что Ирина открыла ему свою тайну. Время у них есть. Ирина предложила ему сильнодействующее средство: вместе посмотреть видео, отснятые ее отчимом, которые до сих пор гуляют по сети и будут мучить ее до скончания дней, но Сет опасался, что если выпустить этих уродливых тварей на свободу, их не удастся контролировать. Его метод лечения состоял в том, чтобы продвигаться постепенно, с любовью и юмором, поэтому они с Ириной как будто танцевали: два шага вперед — шаг назад; они уже спали в одной постели и иногда просыпались в объятиях друг друга.

В то утро Ирина не обнаружила в квартире ни Альмы, ни ее сумки для тайных вылазок, ни шелковых ночных рубашек. Впервые на месте не оказалось и портрета Ичимеи. Девушка поняла, что и машины на стоянке тоже не будет, но особенно не встревожилась: Альма уже хорошо стояла на ногах, а Ичимеи, как подумала Ирина, где-то ее поджидал. Старушка будет не одна.

В субботу у Ирины не было смены в Ларк-Хаус, и она проспала до девяти — такую роскошь она теперь могла себе позволить по выходным, с тех пор как переселилась к Сету и перестала мыть собак. Парень разбудил ее чашкой кофе с молоком и уселся рядом на постель, чтобы прикинуть планы на день. Сет вернулся из спортзала, сразу после душа, с мокрыми волосами, все еще возбужденный после тренировки; парень не знал, что сегодня у них не будет никаких общих дел, что этот день станет прощальным. Именно в этот момент позвонил Ларри Беласко. Он сказал сыну, что бабушкин автомобиль пошел юзом на загородном шоссе и съехал в овраг глубиной в пятнадцать метров.

— Она в отделении интенсивной терапии Центральной больницы округа Марин, — сообщил Ларри.

— Состояние тяжелое? — с тревогой спросил Сет.

— Тяжелое. Машина вообще всмятку. Не знаю, что моя мать делала в этих местах.

— Папа, она была одна?

— Да.

В больнице они застали Альму в сознании и ясном уме, несмотря на лекарства, капавшие в ее вену, которые, по словам врача, свалили бы и быка. Подушек безопасности в ее машине не было. Будь ее автомобиль побольше, повреждения, возможно, оказались бы не столь значительны, но маленький «смарт» лимонно-зеленого цвета развалился на куски, а водительницу зажало между ремнем и креслом. В холле рядом с палатой собралась вся семья Беласко; Ларри шепотом объяснил Сету, что можно прибегнуть к крайней мере: открыть в теле Альмы канал, вернуть сместившиеся органы на прежние позиции и оставить канал открытым на несколько дней, пока не спадет воспаление и не возникнут условия для хирургического вмешательства. Тогда можно думать о сращении переломов. Это очень рискованный метод и для молодого пациента, а с женщиной, которой за восемьдесят, риск еще больше; хирург, принявший Альму в больнице, не решался взять на себя ответственность. Кэтрин Хоуп, которая прибыла незамедлительно вместе с Ленни Биллом, считала, что столь серьезное вмешательство опасно и бесполезно; следует просто предоставить Альме возможный в ее обстоятельствах комфорт и ждать конца, который не замедлит наступить. Ирина оставила семью и Кэти, спорящих, стоит ли перевозить Альму в Си-Клифф, и незаметно пробралась в палату.

— Вам больно? — шепотом спросила девушка. — Хотите, я позвоню Ичимеи?

Альму подключили к кислородному шлангу, но дышала она сама. Слабым жестом она подозвала Ирину поближе. Ирина не хотела думать об израненном теле, прикрытом каркасом из палок и простыней; она сосредоточилась на лице, которое не пострадало и как будто похорошело.

— Кирстен, — прошептала Альма.

— Вы хотите, чтобы я нашла Кирстен? — удивилась Ирина.

— И скажи им, чтобы они меня не трогали, — отчетливо произнесла Альма, прежде чем обессилела и закрыла глаза.

Сет позвонил брату Кирстен, и в тот же вечер ее привезли в больницу. Женщина села на единственный стул в палате, никуда не торопясь, ожидая новых указаний, — так же терпеливо она вела себя и в мастерской, до того, как начала работать с Кэтрин Хоуп в центре лечения боли. Позже, с последними лучами солнца за окном, Альма еще раз вернулась из наркотической летаргии. Женщина оглядела собравшихся вокруг нее, силясь узнать этих людей: членов семьи, Ирину, Ленни, Кэти; старушка как будто оживилась, найдя взглядом Кирстен. Та подошла к кровати, взяла Альму за руку, свободную от капельницы, и принялась покрывать ее влажными поцелуями от пальцев до локтя, встревоженно интересуясь, не заболела ли хозяйка, поправится ли, и повторяя, как сильно ее любит. Ларри хотел помешать, но Альма издала слабый стон, давая понять, чтобы их оставили вдвоем.

В первую и вторую ночь с Альмой, сменяя друг друга, сидели Ларри, Дорис и Сет, однако на третью ночь Ирина поняла, что семья уже на пределе сил, и вызвалась подежурить в палате; ее хозяйка больше ничего не говорила с самого появления Кирстен и пребывала в полудреме, дрожа, как усталая собака, которая прощается с жизнью. Жить непросто и умирать непросто, подумала Ирина. Врач уверял, что Альма не чувствует боли, до такой степени она обколота.

С наступлением ночи шум на больничном этаже постепенно смолк. В палате царил мягкий полумрак, но в коридорах продолжал гореть яркий свет, из сестринской доходило голубое мерцание мониторов. Шепот кондиционера, натужное дыхание лежащей женщины, порой осторожные шаги и приглушенные голоса по ту сторону двери — вот и все звуки, что могла слышать Ирина. Девушке выдали плед и подушечку, чтобы обеспечить максимальный комфорт, но спать сидя на стуле в жарком помещении не было никакой возможности. Ирина села на пол, оперлась спиной о стену, думая об Альме, которая еще три дня назад была пылкой женщиной, устремившейся на встречу с любимым, а теперь умирала на своем последнем ложе. Ненадолго вынырнув из галлюциногенного тумана, Альма попросила накрасить ей губы, потому что скоро к ней придет Ичимеи. Ирина пришла в страшное волнение, на нее накатила волна любви к этой восхитительной старухе, то была нежность внучки, дочери, сестры, и слезы катились по ее щекам, и от них намокали шея и рубашка. Ирина хотела, чтобы Альма поскорее ушла и больше не страдала, но в то же время хотела, чтобы Альма не уходила