– О Бисеза, ты такая сильная! Жаль, что я не такой, как ты.

– Не жалей. – Он держал ее за руку, очень крепко, но она не пыталась отстраниться. – Вот. – Она пошарила под одеялом и достала металлическую фляжку. – Выпей немного чаю.

Джош открыл фляжку и сделал глоток.

– Вкусно. Правда, молоко какое-то немножко… не настоящее.

– Это из моего спецпайка. Концентрированное и облученное. В американской армии военнослужащим дают одним суицидальные таблетки, а нам – чай. Я его берегла для особого случая. Разве может быть что-то более особое?

Джош отхлебнул еще чая. Он молчал – похоже, задумался о чем-то своем.

«Может быть, в конце концов сказывается шок, полученный за время после Разрыва? – встревожилась Бисеза. – На каждого из нас это подействовало по-своему».

Она спросила:

– С тобой все хорошо?

– Я просто вспомнил о доме. – Она понимающе кивнула.

– Мало кто из нас говорит теперь о доме, да?

– Наверное, потому, что это слишком болезненно.

– Но ты мне все же расскажи о своем доме, Джош. Расскажи о своей семье.

– Как журналист, я пошел по стопам отца. Он писал о войне между Северными и Южными штатами. – «Это было, – подсчитала в уме Бисеза, – для Джоша двадцать лет назад». – Его ранили, пуля угодила в бедро. Попала инфекция – через два года он умер. Мне было всего семь лет, – прошептал Джош. – Я спрашивал у него, почему он стал журналистом, а не пошел сражаться. Он мне отвечал, что кто-то должен наблюдать за происходящим и рассказывать об этом другим. А иначе получится так, будто бы ничего и не было. В общем, я ему поверил. Порой я отрицал тот факт, что отчасти моя жизнь была предопределена до моего рождения. Но я так думаю, что это не такая уж редкость.

– Ты у Александра спроси.

– Ну да… Моя мать еще жива. Или… была жива. Жаль, что я не могу сообщить ей, что со мной все в порядке.

– Может быть, она догадывается, что это так.

– Бис, я знаю, с кем бы ты была рядом, если бы…

– С моей малышкой, – прервала его Бисеза.

– Ты никогда не рассказывала мне о ее отце. Она пожала плечами.

– Один смазливый бездельник из моей части – представь себе Кейси, только без обаяния и понятий о личной гигиене. У нас завязался роман, и я забыла об осторожности. Выпили лишнего – что тут можно было поделать. Когда родилась Майра, Майк был… обескуражен. Он был не таким уж плохим парнем, но в то время мне это было уже безразлично. Мне нужна была дочь, а не он. А потом он погиб. – Бисеза почувствовала, как у нее защипало глаза, и она потерла их тыльной стороной ладони. – Я уезжала из дома на несколько месяцев. Я понимала, что провожу слишком мало времени с Майрой. Я все время давала себе обещания, что буду ей хорошей матерью, но никак не могла наладить свою жизнь. И вот теперь я застряла здесь, и мне надо сражаться с треклятым Чингисханом в то время, когда я хочу только одного: оказаться дома.

Джош прижал ладонь к ее щеке.

– Никто из нас не хочет этой войны, – сказал он. – Но по крайней мере мы с тобой есть друг у друга. И если я завтра погибну… Бис, скажи, ты веришь, что мы вернемся обратно? Что останемся живы, если время опять выкинет какой-то фортель?

– Нет. О, может быть, будет другая Бисеза Датт. Но это буду не я.

– Если так, то нам остались только эти мгновения, – прошептал он.

После этих слов все остальное стало неизбежно. Их губы встретились, она притянула его к себе, укрыла одеялом и стала раздевать. Он был нежен, не слишком ловок – почти девственник, но он прижался к ней с отчаянной и жадной страстью, и эта страсть эхом отозвалась в ней.

Она погрузилась в древнее неизбывное тепло мгновений слияния.

Но когда все было кончено, она сразу вспомнила про Майру и проверила, есть ли у нее чувство вины – так трогают языком сломанный зуб. Она обнаружила у себя внутри только пустоту – нечто вроде пространства, где когда-то находилась Майра, а теперь куда-то подевалась.

И еще: Бисеза ни на миг не забыла об Оке, зловеще висящем над ними, в котором они с Джошем отражались, будто насекомые, пришпиленные к его блестящей зеркальной поверхности.

К концу дня Александр, завершив жертвоприношения перед началом битвы, отдал приказ собрать войско. Десятки тысяч воинов выстроились перед стенами Вавилона в ярких туниках и с начищенными до блеска щитами. Ржали и били копытами лошади. Торжественным строем встали и несколько сотен британцев под командованием Гроува. Они держали винтовки наизготовку.

Александр вскочил на коня и проехал перед армией, обращаясь к воинам сильным чистым голосом, эхом отлетавшим от вавилонских крепостных стен. Не знай Бисеза о его ранении, ни за что бы не догадалась, что он нездоров. Она не понимала, что он говорит, но зато никаких сомнений не могло быть в том, что выкрикивали в ответ воины. Тысячи мечей со звоном ударялись о щиты, и звучал свирепый боевой клич македонян:

– A-la-la-la-la-lai! Al-e-han-dreh! Al-e-han-dreh!

Затем Александр подъехал к небольшому полку британцев. Придерживая коня рукой за гриву, он снова заговорил – но на этот раз по-английски. Его голос звучал с очень сильным акцентом, но все же слова можно было разобрать без труда. Он говорил об Ахмеде Кхеле и Майванде, о сражениях второй афганской войны, которую вела Британская империя. А потом Александр произнес:

– «Отныне до скончания веков сохранится память и о нас – о нас, о горсточке счастливцев, братьев. Тот, кто сегодня кровь со мной прольет, мне станет братом»[29].

Европейцы и сипаи взревели так же громко и радостно, как македоняне. Кейси Отик воскликнул:

– Мы слышали! Мы поняли! Мы благодарны! Когда войско было распущено, Бисеза разыскала Редди. Он стоял на возвышении у ворот Иштар и смотрел на равнину, где под свинцово-серым небом уже загорались походные костры. Он курил одну из последних турецких сигарет – сказал, что приберег для такого случая.

– Это был Шекспир, Редди?

– Если совсем точно, «Генрих V». – Он держался приподнято и явно гордился собой. – Александру доложили, что я «мастер ковать слова». Вот он и позвал меня к себе во дворец, чтобы я сочинил для него короткое обращение, которое было бы понятно нашим томми. Ну а я, вместо того чтобы сочинять что-то самому, обратился к творчеству великого драматурга. Да и что более подошло бы к такому случаю? Кроме того, – добавил он, – поскольку старикан Шекспир небось вовсе не существовал в этой новой Вселенной, он не притянет меня за плагиат!

– Ты просто сокровище, Редди.

Начало темнеть, солдаты стали петь песни. Македонские песнопения, как обычно, представляли собой тоскливые жалобы о родине и покинутых возлюбленных. Но сегодня Бисеза услышала и английские слова, и до странности знакомый припев.