Маленькая яркая груша, привязанная к потолку двужильным проводом, была отличным собеседником. Я уже рассказал ей про маму. Про свою контузию. Про осаду Кара-Юрта. Про двести граммов взрывчатки пластит-С, которые оставляют после себя трехметровую воронку. Про очкастого Бога с целым мешком сухого пайка. И про то, что буду делать, когда попаду к Нему в гости.

Лампочке все нравилось.

Она не перебивала, не злилась, не спорила со мною из-за ерунды. Только время от времени дружески подмигивала мне стеклянным глазом. Она даже соглашалась, чтобы я читал ей Пушкина — полезного поэта, которого я заприметил со школы. На память я знал штук пять его стихов от начала до конца и еще штук у двадцати помнил по одному-два куплета. Не знаю, как других чмориков, а меня в окопах Пушкин здорово отвязывал. Когда на посту бывало зверски холодно, я без остановки бубнил: «Мороз! И солнце! День! Чудесный!» — и как-то согревался. Если же перед отбоем нас слишком доставал сержант, заставляя хором повторять за ним тактико-технические данные, я старался долбить про себя: «Товарищ-верь-взойдет-она-товарищ-верь-взойдет-она...» — раз сто подряд, не переставая. Помогало.

Был еще стих «Бесы», тоже классная бубнилка. В школе я этого фокуса, ясное дело, не замечал — стих себе и ладно, — но в окопах сразу просек поляну. Оказывается, во времена Пушкина русские уже крепко воевали с духами и наблюдали за всеми их передвижениями. Любимой у меня стала строчка: «Вижу, духи собралися средь белеющих равнин» — точь-в-точь донесение командира разведвзвода о скоплении сил противника.

«Бесы» в особенности помогали мне зимой, во время их фронтальных контратак. Каждый куплет примерно равнялся семи патронам. Так что, когда я приближался к «пню-иль-волку», это означало скорую смену автоматного магазина.

— «Сколько их? Куда их гонят? — спросил я у лампочки. — Что так жалобно поют?»

Лампочка виновато мигнула. У нее совсем не было опыта зимней кампании.

— Не сечешь, подруга, — догадался я. — Ну, не расстраивайся. Мы тоже сроду не знали точно, сколько их и где у них базы. А знать ой как было охота! Не только нашему сержанту — всем хотелось, правда-правда. На базах у духов можно было отбить консервы, спирта хоть залейся, курево, шоколад. Опять же травки вволю, на всех хватит...

Я показал рукой, сколько бы травки перепало зараз каждому рядовому чморику. Облако, на котором я лежал, качнулось. Оно уже не было таким мягким, ласковым и пушистым. От большой вечерней папиросины, сколько я ни экономил, остался окурочек в полсантиметра. Кайф можно было удержать от силы четверть часа — и то если не шевелиться.

— Трррр!..

Откуда-то далеко снизу, со дна заснеженного ущелья, требовательно зазвонил телефон. Спутниковый, не иначе. У духов всегда была отличная техника связи, с неприязнью подумал я сквозь дымку. Братья по вере из Пакистана и Афгана слали им это добро пачками. Прямо контейнерами слали, маде ин Корея или ин Тайвань. А у нас на всю роту была одна РПО — радиостанция портативная общевойсковая, склепанная в городе Воронеже. Без ремонта это железное убоище могло проработать не больше трех суток. Говорят, из-за такой рации и погибли однажды все десантники полковника Рогова, вместе с командиром: не услышали штабную метеосводку и попали под лавину. Рогову сунули посмертно «Героя России», рядовых ребят списали так.

— Трррр! Трррр!..

И чего им еще от меня надо? — рассердился я. Война кончилась, мертвецов оприходовали по заслугам. Духи где-то устроили своему Гамалю целый мавзолей, с минными полями по периметру. А наших пацанов кое-как распихали по братским могилам, толком даже не собрав медальонов. Спите спокойно, защитники Родины.

— Трррр! Трррр! Трррр! Трррр!..

Да замолчите вы или нет?! Обозлившись, я уже собрался метнуть в ущелье пару пластитовых шашек, чтобы накрыть сверху вражеский узел связи. Но в последний момент сообразил: блин, я же дома! Значит, надрывается мой собственный телефон — на полу, возле кровати. Видно, кому-то я нужен до зарезу.

Стараясь не растерять последний подарок травки, я выпростал руку из облака и прицельно послал ее вниз, к самому подножию кровати. Пальцы нащупали там теплую пластмассу.

— Чего надо? — пробурчал я в трубку.

— Немедленно уходи! — услышал я в ответ. — Ты меня понял? Немедленно!

Облако подо мной затрепетало и растворилось. Лампочка взлетела под самый потолок. Я был один на голой кровати, и кайфа уже — ни в одной ноздре. Только горьковатое воспоминание о нем, повисшее в воздухе.

— Уходи! Уходи! — надсаживался в трубке голос Друга. — Слышишь?

— Что стряслось? — Свободной рукой я уже торопливо подгребал к себе тетрадку и рассовывал торпеды с травкой по карманам джинсов и рубашки. Две штуки в задний карман, две в верхний, одну в боковой, а последнюю — НЗ — в нарукавный, с клапаном...

— Прокол! — Друг никогда еще не был так встревожен. — Ну, давай же, поспеши, так надо!

— Прокол? — переспросил я. — Чей? В чем?

Придерживая трубку плечом, я одновременно шнуровал правую кроссовку. Что бы ни случилось, я привык слушаться Друга. Кто я без него? Ноль. Ошибка природы. Галочка в пенсионной ведомости, справка о контузии, котелок с черной злобой. Не будь Друга, месть моя имела бы маловато шансов.

— Потом все объясню, потом! — торопила меня трубка. — Бери самое необходимое и двигай на ту квартиру, про которую ты сам знаешь. Ключ под ковриком. Адрес не забыл?

Я затянул левый шнурок и притопнул ногой: готово. Недели две назад я нарочно ездил смотреть свое запасное убежище, отличную квартирку на Мясницкой. О ней тоже позаботился Друг.

— Адрес помню, — ответил я, но трубка была уже пуста. В ней не осталось ничего, кроме прерывистого комариного писка гудков.

Пока я еще собирался с мыслями, руки мои продолжали действовать независимо от головы, в автономном режиме. Сперва я накинул поверх рубашки свою летнюю куртку. Пусть жарковато, зато не надо перекладывать документы — оба паспорта и карточка под целлофаном уже там.

Потом я выволок из тайника свой арсенал с боезапасом. Вначале патроны сюда: бумажные гильзы, фарфоровые пули. Дальность стрельбы — восемьсот метров, масса патрона — всего-то шесть граммов. Зарядим карабинчик, как следует, и упрячем его под куртку. Не видно? — Я глянул в выщербленное зеркало на дверце шкафа. — Не видно. Что и требовалось доказать.

Настала очередь взрывчатки. Я взвесил в руке весь мешок: тяжеловато, да и не нужно столько. Это ведь чистый пластит. Достаточно и половины дозы... Решительным движением я высыпал полмешка на кровать, остальное сунул в сиреневый рюкзачок. Коробку с детонаторами — туда же. Клейкую ленту, моток провода, пару батареек, катушку суровых ниток с иглой, кусачки — туда же.

Пока, подруга, мысленно сказал я электролампочке. С тобой было приятно побазарить...

Все, пора на выход!

Подхватив сиреневый рюкзачок, я выбрался из квартиры на лестницу и, как учил меня Друг, посмотрел сперва вверх, потом вниз. Пусто-пусто, словно на доминошной косточке. В нашем доме люди по подъездам зазря не шастают. Тем более к вечеру, когда начинаются самые длинные сериалы, для больших дураков и маленьких придурков.