Я посидела пару секунд молча, а потом, по-прежнему уткнувшись в плечо Гри, стала неожиданно вываливать свои обиды, накопившиеся за всю жизнь.

Только не надо думать, что детство мое было ужасным. Нет, я росла во вполне обеспеченной семье, имела папу, маму, бабушку, игрушки, книжки… Танечку пытались развивать и умственно, и физически, меня даже записали в секцию плавания и в литературный кружок.

Я не голодала, не знала побоев или унижений, но при этом была совершенно несчастной, никому не нужной девочкой.

И отец, и мать целые дни пропадали на работе, службу они считали главным делом своей жизни и частенько вкалывали по выходным. Я сидела с бабушкой, старушка обожала внучку, но, вследствие преклонного возраста, была крайне боязлива и не разрешала мне бегать, прыгать и общаться с другими детьми, потому что от них легко можно подцепить насморк, кашель, грипп, ветрянку, свинку… До семи лет я практически не имела дела со сверстниками. Но и в школе не приобрела друзей. Дети жестокие создания, они с радостью мучают тех, кто имеет недостатки, я же всегда была излишне полной. Правда, одноклассники никогда не травили школьницу Сергееву, они просто не замечали ее. На переменах я стояла одна, после уроков, когда весело щебечущие стайки ребят разбегались по своим делам, я опять оставалась в одиночестве. На мой день рождения собирались друзья родителей, у меня не было близких или дальних подруг, а когда я в девятом классе сломала руку и угодила в больницу, никто из ребят не пришел меня проведать. Училась я средне, была ничем не выделяющейся из массы хорошисткой. Петь, плясать, играть на рояле не умела, похвастаться супермодными обновками не могла и не обладала яркой внешностью: слишком полный подросток с волосами невразумительного цвета и самыми обычными глазами. Мальчики не обращали на меня никакого внимания, а девочки считали чем-то вроде мебели. Стоит себе в классе парта, ну и хорошо, уберут ее – плакать не станем.

Не лучше обстояло дело и в институте, одногруппники отчего-то вели себя так же, как одноклассники, меня никогда не зазывали в компании, не приглашали в кино или на пикники.

Потом мама вышла на пенсию, она обрела кучу свободного времени и начала вдруг бурно воспитывать подросшую дочь. Замечания сыпались из нее, словно горох из разорванного пакета. «Не сутулься, ты кривая», «Не ешь сладкое, ты толстая», «Не сиди букой, ты угрюмая», «Не стягивая волосы в хвост, ты уродка», «Ты никогда не выйдешь замуж», «Проживешь старой девой», «Кому такая нужна», «Попытайся улыбаться людям, авось какого-нибудь дурака подцепишь», «Вот умрут родители, и останешься одна»…

К двадцати годам я четко составила о себе мнение: толстая, мрачная, никому не нужная, нелепая ошибка природы, невесть зачем явившаяся на свет.

Ну а потом я вышла замуж за Мишу. Не знаю, испытывала ли любовь к мужу, меня затопило безмерное чувство благодарности к человеку, который обратил свое внимание на никчемную Танечку. Я очень хорошо помнила слова к тому времени уже покойной мамы:

«Если случится чудо и колченогий старик решит жениться на тебе, следует быть ему благодарной и стараться вести себя так, чтобы супруг не разочаровался и не сбежал к другой, красивой женщине. Помни – твоя стезя домашнее хозяйство, вряд ли сумеешь сделать карьеру на работе».

И я старалась! Вскакивала в пять утра и неслась на рынок, чтобы муж к завтраку получил горячие сырники, мыла без конца квартиру, стирала, гладила. Правда, еда у меня получалась не ахти какая, а пыль победить я так и не смогла. И еще одно: меня никогда не баловали. Если я заболела, то все равно приходилось жарить мужу котлеты. В выходные Миша спал до полудня, а я бегала за картошкой, тащила неподъемные сумки.

Потом супруг внезапно умер, но я не осталась одна.

Господь одарил меня подругой, наверное, решил поощрить неумеху, теперь у меня есть Этти.

Слова лились из меня потоком, вперемешку со слезами и соплями, Гри молчал. Потом он вдруг схватил меня за плечи, встряхнул и сказал:

– Тебе нравится Аристарх?

– Нет, – удивилась я столь резкой смене темы разговора.

– А почему?

– Ну.., он слишком смазливый!

Гри усмехнулся.

– Значит, не во внешности дело. Тебя просто затюкали в детстве, да и муж попался гад.

– Не смей так говорить!

– Гад, – упорно повторил Гри, – пользовался тобой, небось понял, что ты один сплошной комплекс, вот и сел верхом.

– Миша любил меня.

– Правильно, а за что тебя не любить? Не пьешь, не бегаешь по мужикам, ломаешься у плиты!

– Я некрасивая.

– И чего? А потом, кто вбил тебе в голову эту чушь?

Посмотри в зеркало, очень даже миленькая.

– Толстая! Корова!

– Ну, во-первых, ты сейчас сильно похудела. А во-вторых, лично мне нравятся девушки в теле. Хочешь правду?

Я кивнула.

– Говори.

– Ты вполне симпатичная киса, – улыбнулся Гри, – с хорошим характером, не подлая, не дура, за такими парни в очередь стоят. Мне Рися вчера сказал: «Надо к Таньке присмотреться, надоели прошмандовки, пора жизнь устраивать».

– Ой, нет, – испугалась я.

– Почему? Он богат.

– Спасибо, не хочу.

– Красив!

– На мой взгляд, даже слишком, – фыркнула я, – просто мачо из рекламы сигарет. Брр! Помнишь, ты меня спрашивал про необитаемый остров? Так вот, с Аристархом никогда.

– А со мной? – вдруг спросил Гри.

Я хотела было возмутиться, но внезапно поняла, что мысль о совместном ведении хозяйства с Гри не вызывает у меня ужаса. Конечно, это не любовь, мне трудно увидеть в дедушке мужчину. Хотя не такая уж у нас и огромная разница в возрасте, и потом, Гри только внешне старик, похоже, душа у него моложе моей, да и разговаривает он не как дед. Если закрыть глаза, то можно принять моего хозяина за тридцатилетнего парня. Гри не кряхтит, не жалуется на здоровье, не говорит: «Вот в мое время сахар был слаще, а вода жиже», не осуждает других, не брюзжит, не стонет, не злится. И он принес помощнице в кровать пирожное, никто до сих пор никогда так не беспокоился обо мне. Если честно, то Миша не был внимателен, он никогда не поздравлял меня с 8 Марта, не дарил цветов. Вот Этти, та всегда…

Гри слегка толкнул меня в плечо, я обвалилась на подушку.

– Спи, тетеха, – велел хозяин, – вот на тумбочке вода и телефон. Чего случится, звони. Уж прости, но мне надо бежать, не скучай, скоро вернусь. Впрочем, могу попросить подежурить у койки Рисю.

– Не надо, – прокашляла я.

Холодная ладонь Гри снова легла на мой лоб.

– У тебя тридцать девять, хватит болтать, давай одеяло подоткну.

Я ощутила хлопки, хозяин старательно укутывал меня в перину, из глаз снова потоком полились слезы, потом на душе вдруг воцарилось спокойствие, и я неожиданно заснула с такой легкостью, словно сбросила с плеч два мешка со свинцовыми гирями.