немцами вступать нельзя… У нас есть люди, владеющие немецким безупречно, но это глубинные разведчики, они не умеют действовать в полевых условиях. А для вас зона, насыщенная войсками, — родная стихия. Что ж, давай руку, разведчик, — перешел на «ты». — Нелегкое тебе предстоит дело, береги себя. — Командующий посмотрел мне в глаза и как-то по-свойски добавил: — Мне очень нужны эти схемы, разведчик…

Я чувствовал, что нравлюсь ему и он понимает, на какое опасное дело посылает меня. Может быть, поэтому, прощаясь, задержал мою руку и похлопал по ней.

Возвращались мы с Алешиным тем же оврагом. На душе у меня было необыкновенно легко и просторно. Меня всецело захватило стремление скорее выполнить то, о чем просил командующий. Да не только приказывал, но и просил!

В управлении разведки я переоделся в форму немецкого ефрейтора, меня сфотографировали, я усвоил данные о явке — место, адрес, пароль, отзыв — и погрузился в изучение плана города. Прежде в Витебске я не бывал, а нужно заранее сориентироваться, с какой стороны войду туда и куда двинусь, ни у кого не спрашивая дороги. Подсчитал: необходимо пересечь двенадцать-тринадцатъ улиц, пролегающих с севера на юг, и тогда окажусь в районе нужной «штрассе». Странно, в белорусском городе — и вдруг «штрассе»!..

Потом так же тщательно изучал карту местности и обстановку на пути в Витебск. Я прикидывал, где необходимо проявить особую осторожность, какие объекты и с какой стороны лучше обойти.

Минут через сорок принесли служебную книжку с моей фотографией. По книжке я значился Паулем Шуттером, ефрейтором 186-го пехотного полка. Все это удостоверялось цветными печатями с орлами и свастикой. Книжка была настоящая, видимо, одного из пленных. В ней только сменили фотографию.

Переброска через линию фронта была поручена тому же молчаливому майору. Опять сели с ним в «виллис» и поехали к передовой. В какой-то деревушке встретил капитан — начальник разведки оборонявшейся здесь дивизии.

Далее пошли пешком. По пути капитан подробно рассказал о системе оборонительных сооружений немцев на глубину до пяти километров, о поведении противника в этом районе.

На передовой нас поджидали пять полковых разведчиков и три сапера. На всех маскировочные костюмы.

Я тоже натянул маскировочный костюм. Последний раз молча покурил, попрощался с офицерами и выскочил из траншеи, сопровождаемый незнакомыми бойцами.

Шли, пригнувшись, от куста к кусту по лощинам.

Проводники хорошо знали здешнюю нейтральную зону, вели уверенно.

Пулеметные очереди потрескивали совсем близко. Не потому, что фашисты обнаружили разведчиков, а таков у них порядок: короткими очередями прочесывают местность. Я хорошо знал язык немецких пулеметов. Они своими очередями сообщают друг другу: «У меня все в порядке». Или: «Здесь готовится нападение». Сейчас пулеметы выбивали дробь: та-та-тра-та-та. Это означало: они спокойны.

Изредка в небо взлетала ракета. Пока ее яркий покачивающийся свет заливал местность, мы лежали, опустив лица к земле. Но как только ракета гасла, мои сопровождающие моментально устремлялись вперед. Я отметил: «Зубры!» Неопытные подождали бы, пока привыкнут глаза, а эти знают, что в наступившей после ракеты темноте вражеский наблюдатель несколько секунд совсем ничего не видит. А когда раздается пулеметная очередь, не очень-то заботятся о звуковой маскировке. Это еще раз подтверждает, что они «зубры». Новичок в таком случае обязательно заляжет, а опытные знают, пулеметчик во время стрельбы ничего не слышит, кроме своего пулемета. Свист пуль страшноват, однако обстрелянный боец понимает: свистит та, что мимо, а ту, что в тебя, не услышишь.

Впереди поле пересечено серой полосой. Это проволочное заграждение. Добравшись до кола, один сапер ложится на спину и берет руками проволоку, другой перекусывает ее ножницами.

Очередная ракета метнулась в небо, шипя, как змея. С легким хлопком она раскрылась, залила все вокруг предательским светом и упала почти к нашим ногам. Ракетчик где-то рядом. Я отчетливо слышал, как щелкнула ракетница, когда он ее заряжал. В темноте саперы продолжали свое дело и вот уже дают знать: «Проход готов».

Посмотрел на часы — второй час ночи. Стараясь не зацепиться за колючки, прополз под проволокой. Впереди чернела траншея. Как всегда, нелегки эти минуты! Очень трудно заставить себя приблизиться к темной щели. Нужно обязательно попасть в промежуток между двумя часовыми. А где они? Разве увидишь в темноте, да еще лежа, когда глаза над самой поверхностью земли?

Борьба с самим собой длится несколько секунд.

Я достал гранату на случай, если меня обнаружат, ее взрыв поможет мне оторваться. Пополз к траншее с остановками, прислушиваясь: может, затопает промерзший гитлеровец или заговорит с соседом. Но было тихо.

Кончилась гладкая поверхность, перед глазами комья и бугорки — это бруствер. До траншеи не более двух метров.

Осторожно приподнялся на руках, посмотрел вправо и влево: не торчит ли поблизости каска? Нет. Прополз последние метры до траншеи и заглянул вниз. Граната наготове.

Траншея до ближайших поворотов пуста. Не поднимаясь высоко, перескочил через нее и быстро уполз к темнеющим кустам.

Ракеты вспыхивают позади. Пулеметы выстукивают прежнюю спокойную дробь.

Вторую траншею преодолеть легче. Здесь наблюдатели реже и службу они несут менее бдительно. Слышно, как неподалеку кто-то колет дрова. Несколько человек спокойно разговаривают у своего блиндажа.

Вспышки ракет все дальше и дальше. Уже нет необходимости двигаться ползком. Я поднялся около деревьев. Осмотрелся. Наметил место следующей остановки, запомнил все, что должно встретиться на пути, и, пригнувшись, перебежал туда. Так же действовал и в дальнейшем. Разведчики называют этот способ «идти скачками».

Вскоре попалась наезженная дорога. Просмотрел ее в обе стороны и, никого не обнаружив, пошел по ней вправо. Помнил, справа должно быть шоссе на Витебск.

Пройдя с километр, увидел: движется навстречу что-то большое, темное. Свернул и затаился в придорожных кустах. Через несколько минут мимо проскрипела повозка. Из ноздрей лошадей выпархивали белые облачка пара. Ездовой, немец, шел рядом. В другое время он непременно стал бы «языком», но сейчас трогать его нельзя.

Так, уступая дорогу всем встречным, я достиг шоссе. Вдоль шоссе чернела деревня.

Идти напрямик, не зная, что делается в деревне, опасно. Обходить — потеряешь немало времени. Как быть?

Что говорил об этой деревне начальник разведки дивизии? Ничего определенного вспомнить не удалось. Темный ряд домишек выглядел загадочно.

Молодым разведчикам обычно внушают: в любой неясной обстановке есть незначительные на первый взгляд признаки, по которым можно разгадать ее. А вот я, хоть и опытен в разведке, никак не могу обнаружить здесь ни одного такого признака.

Подошел ближе. Если в деревне штаб, то должны к домишкам тянуться телефонные провода. Но, как ни напрягал зрение, в темноте проводов не увидел.