В палату, громыхнув дверью, влетел комроты Киврин.

— Очухался уже, суицидник? — неприязненно осведомился майор. — А то я заходил раньше, с соседом твоим побеседовать, а ты дрых… Давно пришел в себя?

— Здравия желаю, товарищ майор, — начал было приподниматься Сомик.

— Лежи! — махнул на него рукой Киврин. — Глазов тебя допрашивал?

— Никак нет.

— Ну, да его и в части нет… Оно, кстати, и к лучшему…

Замкомполка придвинул себе стул, сел у койки Жени, смерил рядового взглядом недоброжелательным и суровым и проговорил:

— Приступим…

Женя выразил свою готовность начать разговор спокойным кивком, мельком подумав, впрочем, что раньше бы вряд ли смог выдавить хоть слово, если б к нему вдруг обратился настолько старший по званию. Киврин напористо и обстоятельно принялся выяснять причины, сподвигшие рядового Сомика на самоубийство. Женя отвечал почти не думая, размеренно и честно — ему легко и приятно было озвучивать мысли, проходящие сквозь призму новоприобретенного понимания мира. И с каждым Жениным ответом блеклая физиономия Киврина приобретала все более озадаченное выражение.

— Избивали? — равнодушно говорил Женя. — Да нет, не избивали… Если не считать тычков и пинков, чтобы я шустрее двигался. Кто именно? Да все, кому не лень. Увидели, что слабак, и рады стараться… Смеялись, да. Почему решил повеситься? Дурак был, товарищ майор, вот почему. Помутнение нашло на меня…

Когда майор задал вопрос, не имеет ли Сомик намерения повторить попытку суицида, Женя посмотрел на Киврина, как на сумасшедшего.

— Конечно, нет, — ответил он, пожав плечами. — Из-за чего бы?..

Завершая допрос, майор несколько раз переспросил:

— Я не понял, боец, что, все нормально, что ли, с тобой? — и каждый раз получая утвердительный ответ, пытливо всматривался в спокойное Женино лицо. — Может, тебя запугали, а? — выдвинул еще предположение Киврин, покосившись на недвижимого Мансура на соседней койке. — Говори откровенно: кого боишься?

— Никого, — искренне признался Женя.

Предложение по поводу перевода в другую воинскую часть Сомик отверг без колебаний. На что Киврин, нахмурясь, заявил:

— Ну, это не тебе решать. Нам здесь такие… с помутнениями не нужны.

Сомик пожал плечами. В данный момент ему было все равно.

Покинув палату, майор Киврин трижды неожиданно возвращался, резко распахивая дверь, словно пытался застать рядового Сомика врасплох совсем не в том состоянии, в каком тот пребывал во время допроса. И, неизменно натыкаясь на вежливо вопросительный взгляд Жени, медленно втягивался обратно в коридор, осторожно прикрывая за собою дверь.

После ухода комроты Сомику захотелось пить. Он спустил босые ноги с койки, наклонился, чтобы поискать тапочки… или что там полагается определенным в санчасть?.. И в шею ему ударила тугая боль. Горло перехватило, в груди зажгло… Сомик надсадно закашлялся и долго не мог продохнуть от кашля. Когда же приступ успокоился, Женя поднялся (под койкой, кстати, никакой обуви не обнаружилось) и босиком зашаркал к раковине. Напившись из-под крана, он обернулся, чтобы вернуться обратно на свою койку. И неожиданно обнаружил, что сосед его по палате уже проснулся.

Мансур, повернувшись набок, положив косматую голову на руку, исподлобья смотрел на Женю. Черные глаза поблескивали из-под неровных черных прядей, как отверстия двух ружейных дул. Многое было в этом тяжелом взгляде: привычный угрюмый вызов, агрессивно непреклонное требование к оппоненту опустить глаза, втянуть голову в плечи и как можно скорее отступить с «линии прицела»… Еще безусловная готовность вот прямо сейчас, немедленно сорваться с места и перейти от психологической атаки к самой что ни на есть физической. Да еще… неясно угадывалась на неглубоком дне черных глаз Мансура какая-то потаенная, мучающая его своей неразрешимостью проблема.

Впрочем, Женя Сомик взгляд Разоева выдержал безо всякого усилия. Испытав в те секунды только мимолетное удивление по поводу того, что же все-таки в этом Мансуре такого страшного? Ну, ударить может, ну, избить. Самое большее убьет. Куда деваться, все когда-нибудь умрем. Он, Женя Сомик, уже пробовал умирать; оказалось, не так уж это чудовищно кошмарно, как принято считать.

И странная мысль вдруг посетила Женю. А вообще: разве есть на этом свете что-то, чего стоит бояться?

Получается — нет.

Но почему же тогда каждый чего-нибудь да боится? Раньше боялись ведьм и чертей, сейчас — взрывов в метро и неизлечимых, искусственно выведенных вирусов… Как будто это надо кому-то, чтобы у людей непременно были под рукой свежие, незамыленные еще объекты страха. Ведь потеющий в липкой трясучке человек не способен разглядеть ничего важнее своего страха.

Сами собой припомнились Жене слова Гуманоида, произнесенные тогда, в столовой: «Трусость верховодит многими здесь…» Удивительно верно. А что там еще Гуманоид говорил?..

«Как же все просто, оказывается… — полетели в освеженной голове Сомика легкие мысли. — Уважать себя — это всего-навсего ничего не бояться. А ничего не бояться — это очень несложно. Ведь на самом-то деле бояться нечего…»

Сомик улыбнулся буравящему его взглядом Мансуру и отвернулся к раковине, еще попить из-под крана. Когда он выпрямился, утирая капли воды с подбородка, рядовой Разоев с сухим скрежетом шаркнул ладонью по покрытой жесткой щетиной щеке и проговорил:

— Что лыбишься? Сначала дедушка напиться должен, потом только самому можно, правильно, нет? Налей мне! — и кивком указал на тумбочку, где стояла пустая чайная чашка. — Мухой, салага!

— Встань и напейся, — предложил Женя Мансуру, и сам удивился тому, какой у него, оказывается, стал сиплый голос. — Ножки-то есть? Вот и встань.

Сказав это, Сомик с интересом стал ждать реакции Мансура. Ему и правда было очень интересно — как же поведет себя грозный Разоев в ответ на такое.

— Страх потерял, да? — угрожающе захрипел Мансур.

— Пожалуй, да, — признался Женя.

— Значит, искать надо, правильно, нет? — вопросил Разоев и стал медленно подниматься. — Будем сейчас с тобой, салажонок, страх твой искать…

Сомик вдруг представил, как они вдвоем с громадным Мансуром топочут по палате, заглядывая под койки и тумбочки, «ищут страх»… И не удержался, фыркнул смехом.

Разоев, как крупный хищный зверь, рывком вскочил с койки. Сомик не отшатнулся, только чуть вздрогнул от неожиданности. Но остался стоять на том месте, где и стоял. Спокойно ждал.

И Мансур не кинулся на него. Верхняя губа чеченца вздернулась кверху, обнажив крепкие белые зубы.

— Ты что?.. — зловеще выдохнул он. — Думаешь… раз меня при всех… то меня и бояться не надо?

— Не надо, — убежденно и сразу ответил Сомик. — И тебе тоже бояться не надо… того, что тебя больше не боятся.

Мансур застыл. Лицо его медленно пропитывалось недоумением.