— Не от мира сего, — повторил сержант Кинжагалиев. — То есть, чужие всем нам. Вот и Гуманоид чужой, не от мира сего, а от того — другого какого-нибудь, со своими правилами, которые только там и могут соблюдаться. А у нас правила свои. В них все вот эти… соображения совести большой роли не играют. Соображения совести, парни, это не руководство к действию. Это просто чтобы не забывалось окончательно, что мы все-таки люди…

— Жизнь такая, что очень просто и забыть, — поддакнул со вздохом Киса, дождавшись-таки в сложном для себя диалоге сержантов места, которое он более-менее понимал.

— Получается, что все эти чудаки не от мира сего, Гуманоиды, все-таки нужны? — проговорил Бурыба, потирая лоб. — Получается, без них — хуже всем было бы? Если б они не это… не напоминали?..

— Ни хрена себе, договорились! — искренне изумился Гусь. — Ну, давайте пойдем сейчас все вместе в санчасть, Гуманоида обнимать! Прости нас, грешных, убогих и неправильных! Когда б не ты, мы бы и не поняли никогда, что мы грешны, убоги и неправильны!..

— Завали хайло, ты!.. — вдруг прикрикнул на него Бурыба.

Ухмылка испарилась с раскрасневшегося лица Гуся. По очереди он посмотрел на приятелей. Потом осторожно перевел взгляд на сержанта Бурыбу. Но тот глянул на рядового Гусева с такой неожиданной и непонятной злостью, что последний даже оторопел. Кинжагалиев, чуть нахмурясь, потрепал Бурыбу плечу: мол, что это с тобой?..

— А как он завелся сегодня, Гуманоид-то… — перекинулся на другую тему Киса. — Это ж надо, как завелся!

— Тут любой заведется, — откликнулся Мазур. — Ты ролик видел? Эта тетка из детдома, которая гикнулась… вроде мать его, насколько я понял. Ну, может, не настоящая, а приемная или как там у них правильно называется… На защиту своего детдома встала — и вон как… Насмерть уходили, мусора-гады.

— А жалко его все-таки, Гуманоида, — неожиданно проговорил Бурыба. — Нет, на самом деле… Сам по себе-то он парень хороший.

— Только с придурью, — проворчал под нос Гусь.

— Было б дело на гражданке, я б лично с ним поближе пообщался.

— И я, наверно, — сказал Кинжагалиев, который, кажется, и сам думал о том же.

— Да чего вы заладили: хороший, хороший… — не выдержал снова Гусь. — Да хоть бриллиантовый, это к делу не относится! Вы о главном-то не забывайте! Он духовенство взбаламутил! По авторитету нашему бил! С баблом в этом месяце пролетели опять же! Теперь весь месяц на топоре сидеть… Он против порядка нашего попер, вот что! А меня этот порядок очень даже устраивал! И вас тоже! Значит, Гуманоид — враг! — убежденно заявил Гусев. — Да?

— Никто с этим не спорит, — сказал Кинжагалиев. — Только достойного врага уважать никому не запрещается.

Несколько минут никто ничего не говорил.

— Наливай давай, — пихнул Мазура Кинжагалиев.

— Я не буду, — поднялся на ноги Бурыба.

— Чего это?

— Не хочу…

Проговорив это, Бурыба двинулся к двери.

— Ты куда, братан? — кинул ему в спину Кинжагалиев.

— Спать пойду, — не оборачиваясь, ответил тот.

Уже у двери он все-таки обернулся.

— А полгода назад вы бы насчет Гуманоида другое мнение имели, — сказал он. — А, парни? Отношение к людям у нас ведь от ситуации зависит.

Когда он вышел, Киса, Кинжагалиев, Мазур и Гусь выпили. Приободрившийся после ухода Бурыбы Гусь хлопнул Мазура по плечу:

— А давайте Двуху позовем! Он вас точняк развеселит. Помните, какие истории травил, а?

Мазур нахмурился, выпятил нижнюю челюсть:

— Да ну его. Неохота.

— Давай, давай! Сгоняй за ним!

— А чего я-то? Сам и сгоняй!

— Я бухло мутил, я вам еще и скомороха доставай?

Мазур вздохнул и поднялся. Никто не стал его ни отговаривать, ни дополнительно подначивать. Он еще раз вздохнул и вышел из каптерки. Вернулся он скоро и один.

— Ну? — вопросил Гусь.

— Не хочет он, — отведя глаза, сказал Мазур.

— Как это?

— Да вот так. Не хочет.

Киса покрутил головой. А Кинжагалиев почему-то усмехнулся.

— Это что ж такое, пацаны? — Гусь поднялся и развел руками, демонстрируя крайнюю степень недоуменного возмущения. — Да за кого они нас держат? Это же… Во распустились! А завтра они нас пинками по части гонять будут, да? Киса, что молчишь?

Киса пожал плечами.

— Ермен?

— Да отвали ты! — зло бухнул сержант Кинжагалиев. — Надоел, честное слово. Утрясется маленько — все само собой на свои места встанет. Что нам, в самом деле, воевать, что ли, с ними? Враги они нам, что ли? Помнишь, Кис, как Гуманоид про войну-то говорил? Ведь, если вдуматься, так оно все и есть… Грызем друг друга, как… — Кинжагалиев замолчал, крякнул и потянулся к бутылке.

Гусь некоторое время изумленно смотрел на Кинжагалиева. Потом опустил голову, посидел немного, жуя пустыми губами, глядя в пол. Механически выпил протянутый стакан. И поднялся.

— Братан, пойдем-ка покурим, — негромко обратился он к Мазуру. — Дело есть.

— Ну, пойдем… — без особой охоты согласился тот.

— Эй, Гусяра! — предостерегающе пробасил Кинжагалиев. — Я тебе сказал: давай, заканчивай свои дела. А ты сиди! — приказал он Мазуру. — Плесни еще всем лучше.

— Мне — полную, — уже не весело, а с угрюмым вызовом потребовал Саня Гусев.

С натугой, в несколько приемов, проглотив стакан водки, Гусь отдышался.

— Ну и сидите, нудите, — сказал он. — А я пойду. Дела не ждут.

— Я тебя предупредил, — угрожающе произнес сержант Ермен Кинжагалиев. — Замутишь опять подлянку, перед всеми отвечать будешь.

— Ладно, ладно… — Гусь улыбнулся со злинкой. — Не боись. Все нормально будет.

* * *

Это воспоминание, полдня маячившее туманной картинкой где-то на периферии сознания сержанта Бурыбы, к вечеру засветилось явственней.

…Дотлевал, потрескивая петардами и хлопушками, первый январский день. Синий и чистый морозный вечер встретил семнадцатилетнего Кольку Бурыбу, вывалившегося из подъезда «хрущевки», с первого по последний этаж пропитанной запахами жареного, «оливье» и спиртного. Кольку Бурыбу пошатывало. Ему смертельно хотелось принять душ и завалиться спать. Впрочем, добредя до автобусной остановки, Колька несколько приободрился, можно сказать, пришел в себя. Потому решился вложить весь наличествовавший у него капитал в бутылочку пива, рассудив, что расстояние в три остановки, отделявшее его от дома, он вполне способен преодолеть и на своих двоих. К тому же, идти, потягивая на ходу пивко, безусловно, веселее, чем проторчать четверть часа на остановке, да потом еще и трястись в тошнотворно душном «пазике» среди похмельных сограждан…