в будущей России, причем он делал подробные записи и собирал материалы относительно не только географии, но и о населении, роде занятий, обычаях и быте народов земли, нынче именуемой Московией. В общем, достаточно квалифицированно провел экономический шпионаж, отчего сделался искренним сторонником сотрудничества с богатой и огромной страной. На следующий день Рисовальщица с самого утра прибыла в дом бургомистра с в пожарном темпе изготовленным нами почти чистым глобусом, на котором я провел предварительную разметку, помня о том, что Москву и Петропавловск-Камчатский разделяют девять часовых поясов. Что расположенный восточнее Енисея Норильск, так же, как и возникший у моста через Обь Новосибирск, имеют разницу времени со столицей в четыре часа, а Пермь и Екатеринбург – два. Но расположены по разные стороны Уральского хребта. Нижнее Поволжье – один час. Это позволило существенно прояснить общую картину, хотя точность подобного «рассредоточения» была очень приблизительной. Она лишь показывала масштабы, которые следовало подразумевать, и не теснить реки чересчур густо.

Лиза растягивала добытые Витсеном карты локальных частей территории Московии по достаточно просторному глобусу, попутно срисовывая эти карты для нас, перешпионивая нашпионенное. Хотя в отличие от нас с Софи Николаас Витсен собирался все добытое его трудами опубликовать.

Не знаю, когда он окончательно соберется, но нам подобная информация требуется уже сейчас.

Постепенно по мере общения отношения наши делались непринужденней, а разговоры велись свободней. Речь заходила о торговле с краем, богатым пушниной, льном, пенькой, откуда можно ввозить и мед, и даже поташ. И еще юфть – какую-то особенно хорошую кожу. Поругивали мы и Английскую Московскую компанию, готовую ради сохранения за собой исключительных прав на торговлю через Архангельск на весьма решительные действия, что вынуждает голландских торговцев приходить в этот порт группами кораблей… это было ключевое слово. Нам нужно прибиться к такому каравану.

Разумеется, отец тоже не сидел сложа руки, а общался непосредственно с капитанами, готовящимися обогнуть Скандинавский полуостров. Конечно, его охотно примут в компанию, рассчитывая на дополнительные пушки в составе конвоя. Но буквально дырой зияла опасность, что торгаши из Московской компании наябедничают на нас и привлекут к суду. Как-то не слипалась картинка так, чтобы и рыбку съесть, и с хвостом остаться.

– Пап! Переходи в голландское подданство и поднимай их флаг, а мы войдем в территориальные воды Московии под английским, потому что не планируем больше появляться дома. Открыто, я имею в виду, – это Сонька транслировала мою мысль. – Мне ведь стоит попытаться сразу осесть там. Нужно, чтобы подозрений в искренности моих намерений было поменьше.

– А там сразу примем местное подданство и будем считаться русскими, – довела она мысль до логического завершения.

– Заманчиво было бы выйти из-под длани Якоба II, – улыбнулась маменька. – Надо присмотреть где-нибудь в этих краях скромный домик с садиком, где я буду вас дожидаться, – мудрая женщина мгновенно оценила разумность столь кардинального решения.

* * *

Все-таки искреннее участие столь влиятельного лица, как бургомистр важнейшего торгового порта, – это очень хорошо. Проволочки с принятиями решений и подписаниями документов заняли минимум времени. Тем не менее к выходу трех судов, собравшихся в путь к Архангельску, мы не успели. Хотя оба наши кораблика были уже подготовлены и покачивались на воде, загруженные товарами. Не нашими – нас просто зафрахтовали для выполнения рейса в один конец.

Я очень удивился, поняв, что везем мы с десяток тонн металлов всех видов, но не изделиями, а чушками и полосами. Больше не взяли, потому что сами не пустые – у нас и собственного груза изрядно. Ну и галантереи чуть меньше тонны. Кружева, льняные и шерстяные ткани. Были и зеркала, и стеклянная посуда. То есть приличная подборка предметов роскоши. И сопровождающий этот сборный, словно по специальному заказу, груз, приказчик от владельца. Мы его засунули в кубрик, что в эти времена обычное дело. Вообще-то наш кубрик вентилируется и освещается парафиновыми свечами в фонарях, то есть совсем не вонючий. Про вентиляцию как-нибудь в другой раз, хотя связана она с пустотелостью мачт, поскольку высокой кормовой надстройки, через которую на папином флейте выведены наверх короба, мы лишены. Тот факт, что с потолка капает… да ведь не очень сильно – палуба по-прежнему слегка протекает.

Так что, выйдя с опозданием, мы настигли попутчиков у берегов Северной Норвегии, вступили к ним в кильватер, убавили парусов и смиренно поползли с их черепашьей скоростью. Шли не в видимости берега, пользуясь тем, что ночи нынче светлые. Сигнальщики высматривали береговые ориентиры, которые крайне редко появлялись, мы сразу забирали мористее, уходя подальше от неприветливой каменистой суши. Школа пыталась работать в направлении совершенствования навыков студентов в непростом деле навигации. Но снять очертания береговой линии нам не удалось. Звезды появлялись редко, а луна нашим наблюдениям не поддавалась, не позволяя оценить долготу, – на неспокойном море с качающейся палубы за ней толком не понаблюдаешь. Ветер был свежим, переходящим в крепкий. Мы все паруса заменили на штормовые, потому что брать рифы нам не нравится – три прочных небольших стакселя позволяют уверенно держать улиточью скорость конвоя, да и работать с ними можно из-под палубы.

Льдов по дороге не видели, ни от чего, кроме качки, не страдали, дважды наблюдали китов и много раз кружащих над морем птиц. Фрегаты это были или альбатросы, не знаю. Может, и гагары какие-нибудь или бакланы. Близко к нам они не приближались. После гирла Белого моря волнение стало слабее, ход заметно возрос, флагман наш уверенно пошел в видимости берега, который часто появлялся слева и вскоре, после того как мы обогнули выступающий с востока мыс, замаячил впереди.

Порт Архангельск выглядел деревней, но деревней большой, растянувшейся по берегу реки, не чересчур широкой, кстати. С мелями и островками. Чтобы провести нас мимо них, на борт прибыл лоцман, знающий английский. На руле стояла Кэти. Лоцман внимательно смерил ее взглядом, уставился на вывесившуюся из-под треуголки косичку с шелковым розовым бантиком, сглотнул, перекрестился и даже зажмурился.

– Эй, дядя! Командуй! – вывела его из прострации наша юнга. В пути мы успели выучить несколько фраз по-русски. Иван был наставником, потому что современный язык несколько отличен от моего.

– Истинно так, Сила Андреич, – подтвердил Иван, признав старого знакомого. – В церкви креститься будешь, а нынче путь указуй. Учти, осадка у нас четыре метра… прости, Господи, душу мою грешную, тринадцать аглицких футов и сверх того еще вершок.

Про то, что футы именно английские он упомянул неспроста – голландские немного меньше. Я на такие моменты всегда обращаю внимание.

* * *

Места у причалов оказались заняты