Муж Викки Хиггинс из Калверта стал главным подозреваемым в деле об убийстве. Его тощая жена забрала детей и уехала. Собранные по делу вещдоки теперь перепроверяют на предмет его ДНК.

Я вернула все долги – расплатилась по липовым кредиткам, закрыла счета, возместила ущерб за разбитый пикап, анонимным переводом отправила деньги на счет больницы в Алпайне.

Одним из самых трудных испытаний в моей жизни оказалось сообщить маме, что она сама познакомила дочь с убийцей. Я старалась не смотреть на стакан с янтарной жидкостью, который она сжимала в руке. И впервые радовалась, что он у нее есть.

Энди, моя мать, мой адвокат – все думают, что я совершила подвиг. Добилась своего. Докопалась до истины. Но они не знают и десятой части того, через что мне пришлось пройти.

Спустя три дня после того, как Карл сбежал от полиции на арендованном пикапе, большую часть моих денег он отдал больной аутизмом уборщице «Уотабургера», а остальное – таксисту, который привез его обратно к миссис Ти.

– Мир окончательно спятил! – с жаром сказал он мне при личной встрече. – Я лучше пока тут побуду.

С тех пор мы встречались уже десять раз, и он ни словом не обмолвился о побеге. Хотя ведь божился, что не вернется к миссис Ти.

Я сижу на ступеньках крыльца и вытаскиваю осколки из его разума – по одной стеклянной занозе за раз.

В руках у меня – половинка его книги «Путешествие во времени». Мэри прекрасны и жутки, как всегда. Я боюсь, что однажды возьму эту книгу, а там – только пустой и холодный лес, без девочек. Кто-то похитил их и стер с лица земли, как Рейчел. Да, такие глупости по-прежнему приходят мне в голову, хотя я собственными глазами видела имена Мэри Фортсон и Мэри Читэм в списке погибших от гриппа за 1946 год.

Карл с аппетитом поглощает сочащееся жиром содержимое пакета из «Дейри куин», который я ему принесла (старое условие), и гладит Сосиса (новое условие). Миссис Ти и Карл заключили сделку: он получает кота и за это перестает пугать бабулю в белой фате страшилками из жизни животных, которые узнает на канале «Дискавери».

Я приглядываюсь к фотографии девушки под дождем. В глубине души я знаю, что Карл ее убил.

– Говорил же, – рявкает Карл, – не хочу ее больше видеть! И так уж насмотрелся. На этой неделе она спит в моей кровати. Миссис Ти решила, что я начал мочиться под себя.

– Ладно, давай сыграем, – не унимаюсь я. – «Правда или начо».

Он пожимает плечами и дрожащей рукой подносит ко рту ломтик картошки фри. Миссис Ти сказала, что руки у него трясутся все чаще и сильнее.

– Знаешь, как ее зовут?

– Ты забыла сказать «правда или начо».

– Правда или начо: ты знаешь, как ее зовут?

– Нет. Задай лучше другой вопрос. Спроси, убил ли я ту девчонку из Уэйко.

– Ты убил Николь Лакински?

– Меня оправдали! Вторичное привлечение противозаконно, извини.

Порой мне кажется, что я зря издеваюсь над этим эксцентричным и смертельно больным стариком. А иногда – что это он надо мной издевается. Миссис Ти показала мне результаты хьюстонского обследования. Болезнь потихоньку сжирает его мозг. Ну и ладно. Если есть хоть крошечный шанс помочь юному сыну Николь получить ответы, найти ее тело или чье-нибудь еще, сдаваться нельзя.

Иногда я просто даю Карлу выговориться. Он рассказывает истории о своих любимых снимках, шутит про любовь Сосиса к сосискам и цитирует Уолта (или Достоевского, понять разницу бывает трудно). Так я узнала, что негативы «Двух Мэри» Карл выкрал на дядиных похоронах. Он клянется, что это был единственный раз. Все остальные фотографии сделал он сам.

Год назад я посетила курс лекций о том, как наладить доверительные отношения с больным деменцией. Один мужчина честно рассказывал о своей матери, которая в детстве била его и унижала. Не вижу смысла лелеять детские обиды. Моей матери больше нет. Разве можно злиться на эту милую старушку, которая души во мне не чает?

Я могу без труда и малейших колебаний ответить на его вопрос. Даже если Карл – больше не убийца, в глубине его подсознания все еще жив свидетель совершенных преступлений. И амнезия не искупает грехов.

Уж слишком – слишком – много совпадений я нашла в историях Карла. Поэтому я в очередной раз беру в руки фотографию и продолжаю игру.

– Правда или начо: о чем ты болтал с девушкой под дождем вчера вечером, перед сном?

– Дура, дура, – растерянно бормочет он. – Лучше сыграем в шахматы. Ты окончательно перестала понимать суть игры «Правда или начо». Да у тебя даже начо с собой нет!

Трясучка сделала свое дело. Карл упал в ванной и ударился головой. В тот день мы все собрались у его койки: Уолт, девушка под дождем, миссис Ти, я. Он уговаривал воображаемую подружку помочь ему подняться.

Похороны были скромные. Кроме священника, пришли только я и миссис Ти.

Я долго думала, стоит ли произносить надгробную речь. Но почему-то решила, что это… ну, необходимо? Я немного поразглагольствовала о хрупкости жизни и неизбежности смерти, о том, что великие фотографы запечатлевали на пленку не только видимое глазу. Карл бы спросил, с какой стати я отправляю его на покой, раз он уже умер.

Еще я долго выбирала, какой цитатой из Достоевского завершить свою речь. Даже почти остановила выбор на любимых словах Карла о том, что нельзя мучить животных и отнимать у них радость. Но вовремя одумалась. В уме я регулярно проигрываю тот наш разговор в сарае, когда он сказал, что я просто «не к тому прицепилась».

Я вижу страшный грубый шрам у него на груди. Слышу хруст веток и мачете в лесу. Помню, как мастерски он привязал двух мужиков к дереву и без зазрения совести выпустил пулю в одного из них. Воскрешаю в памяти ужас, который испытывала, когда он играл со мной в темном номере мотеля или щупал мою шею в поисках пульса. Я думаю о пропавших женщинах и дымной пелене горя, зависшей над их семьями.

В общем, я пошла на компромисс. Выбрала цитату из «Мертвого дома».

Везде есть люди дурные, а между дурными и хорошие.

Сразу после похорон я обыскала комнату Карла. Свое завещание, написанное в присутствии миссис Ти, он приклеил скотчем к изголовью кровати, а к нему скрепками прицепил две вещи. Маленький пакетик с серебряным перстнем Николь Лакински.

И право собственности на хижину, выданное его тетушке.

Он завещал этот темный кусок лесной чащи мне.

Меня зовут Грейс. Мне было двенадцать, когда пропала без вести моя старшая сестра. Десять дней никто не прикасался к ее расправленной постели, пока я не начала в нее укладываться. Я запрещала родителям стирать белье. Наша семья такого не заслужила. Прошел месяц. Потом год. Праздничный стол на День благодарения мы накрыли на троих. В стаканчике для зубных щеток стало на одну щетку меньше. Одним днем рождения меньше. Всего становилось меньше и меньше.