А потом мы сидели на скамейке, я держала сына на коленях, а он пил сок и делился впечатлениями от знакомства с козленком.

Я слушала, уткнувшись носом в детскую макушку, с наслаждением вдыхая самый лучший в мире аромат — аромат собственного ребенка, и ощущая, как плещется внутри абсолютное, безграничное счастье.

Вы, осуждающие меня, что вы можете знать о том, каково это — понимать, что твоего малыша больше не существует?! С умным видом рассуждающие о том, что все наладится, и я достаточно молода, чтобы иметь еще детей, готовы ли вы променять одного ребенка на другого? Отказаться от того, кто плоть от плоти, кровь от крови твоей? А что, ведь будут же другие дети. Неужели вы искренне полагаете, что время лечит? Что можно заменить одного малыша другим и жить счастливо?

Я столько лет не видела своего сына, не слышала его голос, не ощущала его запах! За что это мне? Чем я прогневила небеса?!

Один решил, что ему все можно, ведь деньги решают все. Другой с удовольствием включился в игру, напрочь забыв об ответственности за тех, кто был с ним рядом. И оба не желали думать о последствиях. Но Андрей заплатил за свою глупость собственной жизнью и жизнью моей семьи. Так почему же Виктор должен остаться безнаказанным?

Только потому, что он, в общем-то, неплохой человек? Или потому, что он искренне раскаивается в содеянном? Но я не господь бог, чтобы прощать грешников.

Я живой человек. Из плоти и крови. Я просто мать, потерявшая своего ребенка. И мне очень больно.

Крепко зажмурилась, представляя себе своего сына. Глаза, хохолок на макушке, круглые детские пяточки. Слезы жгли глаза, сердце стучало, грозя пробить грудную клетку, в ушах шумело. На секунду я испугалась, что теряю сознание, но тут же мужские руки крепко сжали мои плечи и ощутимо тряхнули.

— Хватит! — рявкнул Валентин.

И я пришла в себя. Вытерла слезы, оттолкнула Валентина и решительно распахнула дверь машины.

— Откажись, — сказал мне в спину Валентин. — Разверни машину и поезжай к нему.

Я замерла.

— А ты бы отказался? — спросила хрипло.

Говорить было сложно, непролитые слезы душили, царапали, рвали горло.

— Если бы любил, то отказался бы, — спокойно и твердо ответил Валентин.

На мгновение захотелось последовать его совету. Сесть машину, вернуться к Виктору и …. Что потом?

Сознаться, что я не та, за кого себя выдаю? Или промолчать и жить дальше, будто ничего и не было?

Но в любом случае, изнывать то ли от ненависти к любимому, то ли от любви к ненавистному. Как ни назови, но я не готова потратить свою жизнь на чувства, разъедающие меня изнутри, как кислота. Но готова ли я всю жизнь сожалеть, о том, что сделаю сейчас?

Не говоря ничего, села за руль, завела мотор и медленно подъехала к самому краю обрыва.

— Помоги, — попросила Валентина.

— Выйди из машины, но не глуши двигатель.

Несколько минут мы безуспешно пытались столкнуть внедорожник в обрыв, но тяжелая машина не сдвинулась ни на миллиметр. Я начала мысленно прикидывать другой план, когда Валентин, навалился всеми телом на дверцу багажника, так, что у него вздулись вены на лбу, рыкнул и все-таки столкнул машину вниз.

Внедорожник кувырнулся и замер на дне оврага, упав боком.

— Довольна? — спросил Валентин, пытаясь отдышаться.

— Канистру дай.

— В багажнике, — ответил Валентин.

Я достала из багажника его машины пятилитровую пластиковую канистру, похлопала себя по карманам и, убедившись, что зажигалка со мной, стала осторожно спускаться к внедорожнику. Заглянула в салон. Сумка валялась, упав с переднего сидения. Я аккуратно достала ее, расстегнула молнию и забросила в кусты.

— Разумно, — заметил, стоя наверху, Валентин. — Когда найдут, решат, что вылетела в открытое окно при падении.

Я кивнула, соглашаясь, потом зачем-то сняла туфли и положила их в салон внедорожника. После, щедро облив машину горючим, отошла на пару метров, чиркнула зажигалкой и бросила ее в машину.

— Отходи! — скомандовал Валентин.

Меня не нужно было просить дважды, поджариться вместе с машиной не входило в мои планы. Быстро поднялась по склону, цепляясь за высокую траву и ветки кустарника. Отдышалась, наблюдая, как потихоньку разгорается пожар.

— А она точно сгорит? — спросила с сомнением.

— Сейчас огонь доберется до бензобака и полыхнет, — ответил Валентин.

Глянул на мои босые грязные ноги, покачал головой.

— На заднем сидении сумка, — сказал, кивая на свою машину. — Там немного вещей, запасная обувь и твои документы.

— Спасибо, — ответила, не в силах отвести глаз от языков пламени.

Валентин вздохнул, сам сходил к машине и принес мне кроссовки.

— Обуйся хотя бы, — сказал, кидая обувь мне под ноги. — Поранишься еще.

И поскольку я не торопилась реагировать, завороженная огнем, потихоньку пожирающим машину, он опустился на колени и помог мне надеть обувь.

— Спасибо, — рассеянно повторила я.

— Надо уезжать, — сказал Валентин. — Не равен час, проедет кто-то. Тебя не должны здесь увидеть.

— Пять минут.

Я, как зачарованная, смотрела на разгорающийся пожар. Мне казалось, что в огне горит не машина, нет. Там сгорают мои чувства к Виктору. Моя ненужная, нежданная, неправильная любовь к нему.

Валентин понял, что говорить со мной сейчас бессмысленно. Просто взял за руку и потянул к своей машине. Осторожно усадил на переднее сидение.

— Давай я отвезу тебя к нему, — предложил хмуро, заведя мотор.

— К кому? — не поняла я.

— К Плетневу.

— И что я ему скажу?

— Правду, — пожав плечами, ответил Валентин.

Не знаю, что бы я ответила, если бы в эту минуту не раздался взрыв — огонь добрался-таки до бензобака. Нас тряхнуло, и это привело меня в чувство.

Перегнувшись через сидение, я покопалась в сумке и достала из нее паспорт. Проверила — красные штампы подтверждали, что я вылетела из Москвы в Буэнос-Айрес две недели назад. Огляделась вокруг, ища глазами сумку, вспомнила, что оставила ее на дне оврага и спрятала паспорт в задний карман джинсов.

— Поехали, — скомандовала Валентину, прикуривая очередную сигарету.

— Куда? — уточнил он.

— В Сантьяго. Меня только что разорвало на куски, самое время праздновать поминки, — мрачно ответила и закрыла глаза.

Я не буду сейчас плакать.

Уже прошел месяц, как я вернулась в свою съемную квартиру.