— …зато, что он сделал с тобой и твоей матерью. — — Глаза Кристабель наполнились слезами. — Гэвин, это же только месть! Неужели ты захочешь, чтобы твоя личная месть расколола всю страну надвое?

— Ты ошибаешься. На троне просто окажется брат Принни Фредерик, вот и все.

— Даже если все так и будет, а я в этом совсем не уверена, ты понимаешь, что случится с тобой, если ты пойдешь против принца Уэльского? Все будут знать, что ты тот человек, который навлек позор на царствующий дом ради своих целей…

— Мне наплевать на это. Обо мне говорили вещи и похуже.

— Да, но сейчас ты достиг успеха и положения. Твоя мать так гордится тобой. Что будет с ней, когда все начнут поливать тебя грязью?

Берн ненадолго задумался.

— Она поймет, — процедил он наконец. — Она поддержит меня.

— Ты так думаешь? А все те гадкие вещи, которые говорили о ней раньше, — они все станут во сто крат гаже. И газетчики непременно ее разыщут.

— Зато она наконец дождется справедливости.

— А я? А мой отец? — выкрикнула Кристабель в отчаянии.

— О чем ты? — спросил Берн, непонимающе глядя на нее.

— Я уже говорила тебе: если письма будут опубликованы, папа потеряет и должность, и пенсию. А если его арестуют за предательство…

— Они не арестуют его, черт побери! Даже виги, которые терпеть не могут Принни, не решатся упрекнуть героя войны за верность короне.

— Вмешательство в порядок престолонаследия — это государственное преступление, которое карается виселицей. — Спазм в горле мешал Кристабель говорить. —Думаешь, Принни решит пощадить его? Думаешь, ему не удастся доказать виновность отца? Может, принц и лишится возможности когда-нибудь стать королем, но он все равно останется принцем. В свое время он приказал отцу сжечь эти письма, но папа не подчинился. И его высочество не упустит случая наказать его так или иначе. — Голос Кристабель упал почти до шепота. — И меня за то, что я рассказала о них Филиппу.

Гэвин твердо решил не обращать внимания на шип, который вонзился ему в сердце при этих словах.

— Он не посмеет тронуть тебя, любимая. Я не позволю ему. — Он наклонился вперед и взял пальцы Кристабель в свою ладонь. Они оказались ледяными, и Гэвин опять почувствовал болезненный укол. — И отвоем отце я позабочусь, клянусь. У меня тоже есть некоторое влияние. Я и мои братья…

— Братья?

Черт! Он не собирался раскрывать этот секрет.

— Я знаю только про лорда Дрейкера, но… — Кристабель недоуменно замолчала. — Значит, лорд Айверсли тоже сын принца? — вдруг осенило ее. — А я удивлялась, почему вы трое так близки.

— Да, не забывай, что Айверсли — граф, а это кое-что значит. Мы втроем сумеем защитить твоего отца, а я смогу защитить тебя. И у меня вполне достаточно денег, чтобы позаботиться о вас обоих. Я не верю, что генерала посмеют лишить пенсии после всего, что он сделал для своей страны, но если это все-таки случится, он может жить в моем имении сколько захочет. И ты тоже.

Кристабель опустила глаза:

— Не уверена, что папа будет счастлив жить вместе с дочерью и ее любовником.

— А если бы я был твоим мужем? Тогда как?

Гэвин сам не ожидал, что произнесет эти слова, но тем не менее сказал их и не собирался от них отказываться. Кристабель — его жена? Еще пару недель назад он искренне расхохотался бы над подобной возможностью, а сейчас ему вдруг показалось, что он высказал вслух свою мечту. Если они поженятся, все остальное станет не важным — они будут вместе. И пусть тогда говорят все, что хотят. Их это не заденет.

Лицо Кристабель стало мрачным, руки задрожали.

— Тебе так нужны эти письма, что ты даже готов пойти на такую жертву, как сделать мне предложение?

— Нет! — Гэвин сильнее стиснул пальцы Кристабель, которые она пыталась вырвать. — Это предложение не жертва, и я делаю его не для того, чтобы добраться до писем. Почему бы тебе не выйти за меня замуж? Мы с тобой будем неплохой парой.

Кристабель недоверчиво посмотрела на Гэвина:

— Ты, я и твоя очередная любовница.

— Нет. — Берн глубоко вздохнул, словно собираясь с силами для того, чтобы произнести трудно выговариваемые слова. — Я буду верен тебе. — Заметив скептический взгляд Кристабель, он горячо добавил: — Я буду верен, клянусь.

— И чтобы стать твоей женой, я должна всего лишь отойти в сторону и спокойно смотреть, как ты предаешь мою страну и обрекаешь моего отца на позор…

— Это не имеет никакого отношения к нашей женитьбе! — выкрикнул Гэвин.

— Имеет, — прошипела Кристабель. — Если ты украдешь эти письма, чтобы опубликовать их, — значит, ты не тот человек, за которого я могу выйти замуж.

Берн зло прищурился:

— Ты встанешь на сторону этой свиньи…

— Нет! Дело совсем не в нем! — В голосе Кристабель звучали нотки отчаяния. — Забудь на минуту о его высочестве и об Англии. Забудь обо мне и о папе. Подумай, что ты собираешься сделать с Камероном!

— А это, черт побери, кто такой?

— Сын миссис Фицгерберт. Тот, о ком говорится в письмах. Мальчик прожил жизнь, считая, что майор и его жена — его настоящие родители. Они любят его, у него есть настоящий дом, а ты хочешь разрушить все это…

— Поправь меня, если я ошибаюсь, но этому «мальчику», кажется, двадцать два года?

— Да. Ну и что?

— Мне было двенадцать, когда я потерял и то жалкое подобие дома, которое у меня было, и, как считал тогда, свою мать. Не уговаривай меня жалеть парня, у которого до сегодняшнего дня были хороший дом и любящая семья. И вероятно, неплохие перспективы благодаря заботе Принни. Знаешь, какие перспективы были у меня в двенадцать лет?

— Гэвин…

— Знаешь, что после пожара владелец рулетки, который взял меня к себе, несколько раз обращался к моему драгоценному папаше? Что он сообщал его треклятому высочеству, что я совсем один на свете и мне не помешает небольшая помощь? И что Принни не обратил на это никого внимания? Он боялся, что, дав мне денег, тем самым признает, что между нами существует связь. — Гэвину казалось, что гнев, как кислота, разъедает желудок. — А этот подонок не собирался сознаваться в том, что гнусно оболгал мою мать. Нет, гораздо проще было не замечать положения мальчика, про которого он точно знал, что это его сын, проще было позволить негодяям смешивать с грязью имя его матери, довести ее до того, что она отказалась от своего ребенка, чтобы хоть немного облегчить его участь.

Теперь сердце Кристабель переполнялось жалостью. Она отвела глаза, чтобы не видеть искаженного страданием лица Гэвина, а он продолжал так же горячо и гневно:

— Ты видела ее, детка. Ты не можешь не понимать, сколько ей пришлось выстрадать. Ты знаешь, как она получила эти ожоги?