как же в таком виде показаться Анечке Гусенку? Сорвал он пучок травы, ботинки обтер, штаны отряхнул ладонью и вошел во двор.

Катра отворила двери в кухню.

— Доброе утро, мамаша! — сказал он.

Она злобно смерила его взглядом.

— Я пришел спросить, не возьмете ли вы меня на работу… Я человек порядочный да притом еще веселый. Стану работать да еще и забавлять…

— Какую еще тебе работу?! — накинулась на него Катра. — С ума, что ль, спятил?!

Анечка Гусенок выглянула из соседнего окошка. Анатол, воспользовавшись этим, подскочил к окну и, оборотясь к Пастрначке спиной, принялся твердить Гусенку:

— Как же, как же, — говорил он, — вы такая красивая, что иначе и быть не могло… Я сразу понял, что мать нашла вас на цветущем лугу во время полнолунья…

Анечка же ему в ответ на это:

— А наш селезень вчера курицу гонял!..

— Я так думаю, — снова заговорил Анатол, дрожа при этом всем телом, — что вид у вас такой… вы, как бы это сказать, лесная фея или, эх, как это у нас говорят? Словом, такое существо, что ночью при луне танцует на лугу со своими подружками, когда луга в цвету…

А она ему снова отвечает:

— Я бы пошла, коли бы маменька дозволили…

— Ну, — молвил Анатол, — это, ежели трезво смотреть, работа зряшная: никто за нее не платит, да и трава у мужиков пропадает, не скосишь как следует…

Он слегка ущипнул ее за щечку. Анечка покраснела и опустила длинные черные ресницы, но лишь на минутку, потому что тут же снова открыла свои красивые голубые глаза, чтобы Анатол их увидал как следует и совсем потерял голову.

С тех пор он часто приходил к окошку. Катра сперва косилась и злобно откашливалась, подглядывала за ним, хлопая дверьми на кухне. Но понемногу остыла в своем злобствованье и ненависти. Анатол доконал ее решимостью. В конце концов ей не осталось ничего иного, как подружиться с ним.

А когда это произошло, подсел он к ней на лежанку и чего только не наобещал! И как будет обихаживать, если она отдаст ему дочь в жены, и как ей ничего не придется делать, даже мух отгонять. Невесте он принесет такие огромные перины, что одну половину можно под себя подстелить, а другой укрыться. Пить он совсем бросит — а ведь он и не пил, это злые люди его безо всякой на то причины оговаривают.

Потом Анатол отправился советоваться с Анечкой Гусенком, которая в светлице вышивала нарукавники. Он схватил ее за ручку, наклонился к ней, и при этом у него из-за пояса чуть-чуть не вывалилась фляжка с палинкой.

Пока они договаривались, пока мудрили да прикидывали, листья с деревьев облетали, а солнце безжалостно катилось на запад.

Однако год, когда разыгрались эти события, был необычным. В тот самый год собрался некий американский ученый лететь на Луну. Хотел, чтобы им выстрелили из большой пушки. Деревенский ночной сторож по имени Темяк Гробов услыхал эти сообщения, когда находился на площади, у трактирщицы Ошкварковой, и там от тоски и страха слегка перебрал. А так как он принадлежал к тому роду пьяниц, которых палинка тащит вперед, да к тому же одна нога у него была деревянная, а другая обычная, случилась с ним большая неприятность.

Только вышел он с трубкой в зубах из трактира Ошкварковой и загляделся на Луну, как сила, что в нем скрывалась, кинула его к сараю, что стоял напротив. Он, возможно, разбил бы себе голову об стенку, если б не наскочил на водосток. Деревянная нога застряла в решетке. Темяка слегка тряхнуло, и он, бедняга, проглотил при этом свою любимую трубку. Пришлось ему идти домой без курева.

«Бедному жениться и ночь коротка!» — злился он и ругался, вытаскивая обеими руками ногу из водостока. А когда ему это наконец удалось, погрозил кулаком всему миру, но тут сила, что в нем сидела, снова потащила его с места происшествия вперед.

По дороге вдоль Журчалки луна светила ему под ноги.

— Чудеса, — бормотал он, — пьянчуги американские! И чего не дают Луне покоя? Чего доброго, и впрямь стрельнут, и упадет она прямо на нас! Поговаривают, что она огромная, а может, и огонь из нее бьет…

Через несколько дней он ушел из деревни, и долго о нем не было ни слуху ни духу, но прошло какое-то время, и он вернулся, потому что — как он потом сам рассказывал, — куда бы он ни явился, луна все время висела у него над самой головой. «Все равно, — говорил он, — нет мне от нее спасенья!»

В тот самый год произошли на свете и другие события. Лето было исключительно теплое. И вот звездочеты, которые вечно глядят на звезды, и журналисты, которые опять же только и знают, что пишут, начали кричать на весь мир, что холодов не будет совсем и что посреди зимы наступит страшная жарища.

Как только это известие разнеслось, свалился на наши края такой трескучий мороз, что на крышах из дранки гвозди повыскакивали. И тут запутавшиеся звездочеты и журналисты расписали, что наступают жестокие морозы, которые продлятся самое меньшее три года.

Это пророчество подтвердила и старая Фицкулячка, теща барабанщика и почтальона из деревни. Она четырежды поклялась у местного судьи, что встретила за деревней голого человека, который, уж если правду говорить, и не человеком-то был, а духом, но этой наготой дал ей знать, что действительно настанет долгая белая зима.

Судья сперва только обеими руками затыкал уши, но когда заметил, что старая Фицкулячка слегка пошатывается, вытянул ее вдоль спины судейским дрючком и совсем ошалевшую выпихнул за дверь.

В том самом году и должны были играть свадьбу Анатола Барабаша с молчаливой Анечкой Гусенком.

Катра Пастрначка, Анечкина мать, еще раз позвала его к себе, чтоб он снова повторил ей все, что обещал, Барабаш к старым посулам добавил, что будет о ней заботиться, как о собственной матери (хотя о собственной матери он вовсе не заботился), после чего Катра Пастрначка сама взялась готовить свадьбу.

Да только надо открыто сказать, что все обещанья — не что иное, как чертова придумка. Целые народы при помощи пустых обещаний были обращены разными фиглярами в рабство, после чего эти народы долго страдали и погибали. Потому обещаньям не стоило верить даже в те времена, когда по свету ходил Барабаш.

Обещанье обладает большой силой. Оно сбивает с толку и самого умного человека, подчиняет его себе и, поиграв с ним, как ветер листом, отрывает от дерева, возносит до неба, чтобы