— Хорошо, — произнес Каиафа. — Смертной казни, по слову Большого совета народа, предается Иисус Назорей, объявивший себя царем Иудейским, Мессией и сыном Божьим, за то, что он самозванец, лжепророк и богохульник.

И вставая, он закончил, обращаясь к стражникам:

— Поручаю вам царя, дабы воздали ему почести, которых он достоин. Затем, подавая пример остальным судьям, он удалился в комнату, примыкавшую к залу суда. Те поднялись и потянулись за первосвященником. Их цепочку замыкали Никодим и Иосиф Аримафейский, на прощание обернувшиеся к

Иисусу, жестами выказывая свое сострадание и бессилие что-либо изменить.

В зале меж тем все нечестивцы вопили от восторга. Но прозвучали и стенания сочувствующих Христу. Среди них можно было различить крик отчаяния, что вырвался из груди Богоматери, упавшей без чувств на руки благочестивых жен. Но громче всех звучал голос Иуды, который, обезумев от ужаса, ринулся сквозь толпу, вопя:

— Это я предал его! Горе мне! Горе!

Услышав крик Непорочной Девы, Иоанн содрогнулся и бросился к Пресвятой матери Христовой, которую учитель доверил его сыновнему попечению. Что касается Петра, он остался на месте, твердо решив повсюду следовать за Иисусом.

А потому, не без причины рассудив, что осужденного, видимо, отведут на один из внутренних дворов и запрут в подвальных комнатах, служивших стражникам казармой и тюрьмой, он одним из первых покинул зал Совета и остался у входа, надеясь вовремя оказаться на пути учителя.

Хотя описываемые события происходили в конце марта и в предыдущие дни теплое дневное дыхание пустыни предвозвещало возвращение весны, ночами холод пробирал до костей. Можно было бы сказать, что год, уже двинувшийся в путь к теплу, отступал назад в ужасе от преступления, которое готовил ему день грядущий.

Итак, Петр задержался в прихожей у жарко горящего очага и, дрожа, подошел поближе к огню.

Вокруг очага столпились люди из простонародья — нет, не из отбросов общества, а из того злобного класса, который заранее враждебен всему: солдаты-наемники из Нижней Сирии, женщины из храмовой прислуги, фарисеи и книжники. Пламя плясало на их лицах, высвечивая все недобрые или низменные помыслы. Уродливая кучка людей временами разражалась хохотом — как раз тогда, когда кто-либо находил новое особо гнусное слово о Христе или живописал, каким хитроумным способом он догадался причинить ему мучения на его скорбном пути.

Не подозревая, о чем идет разговор, Петр приблизился — и содрогнулся, услышав об уже нанесенных оскорблениях и тех, что они в злобе своей еще надеялись нанести.

Один говорил:

— Мессии дали скипетр, но забыли про корону!

При этом он, пренебрегая опасностью разодрать руки, плел венок из местного колючего терна, стараясь не обломать листья — тугие и темные, как у лавра, они должны были издевательски напоминать те, какими венчают головы императоров и предводителей войска.

Каждый веселился, представляя, как на голову Христа водрузят шутовской венец, больно жалящий лоб и затылок.

Видя и слыша все это. Петр подумывал уже о том, как бы незаметно отойти, но, попав в круг света, оказался на глазах у дворцовой привратницы, которая ранее заметила его у внешних ворот с Иоанном, а во внутренних воротах — рядом с Никодимом и Иосифом Аримафейским.

И вот эта женщина, направившись прямо к Петру, вцепилась в его одежду, не давая нахлобучить плащ на глаза.

— Ого, — усмехнулась она, поворачивая апостола лицом к огню. — Ты же один из учеников галилеянина!

При этих словах присутствующие насторожились. Одни привстали, другие обернулись, готовые оскорбить или ударить. Их руки потянулись к оружию, какое у кого было: к палкам, ножам, кинжалам.

Тут Петр смутился духом и постарался улыбнуться.

— Ты ошибаешься, женщина, — пробормотал он. — Я не знаю, о ком ты говоришь, и не понимаю, что это значит.

И, выпростав плащ из рук привратницы, он выбежал за порог.

В ту же минуту запел сидящий на стене петух: было около часа ночи.

Но, выйдя во двор, Петр наткнулся на другую служанку Каиафы, воскликнувшую:

— Сюда! Вот еще один из свиты Назорея!

Во дворе было полно народу, людей всякого состояния, и на голос служанки многие обернулись. Петр снова, как и в прихожей, увидел вокруг угрожающие жесты и ухмылки. В еще большем страхе, нежели раньше, он закричал:

— Нет, нет, даю слово, что не был учеником Иисуса и не знаком с этим человеком!

Петух меж тем пропел во второй раз. Петр смешался с толпой в глубине двора. Дойдя до самого темного из его уголков, он нашел чурбан, сел на него, с головой закутался в плащ и горько заплакал.

Но неузнанным он и там не остался. Несмотря на сумрак в глубоком закоулке, куда он забрался, к нему подходили либо те, кто считал преступлением близость к Иисусу, либо тайные приверженцы новой веры, искавшие его не затем, чтобы угрожать или оскорбить, а желая самим найти у него силу и утешение. Избегая их, Петр тем же путем, что и в первый раз, когда он шел за Никодимом и его приятелем, поспешил в залу суда.

Иисус, отданный на милость черни, подвергался бесконечным поношениям и нападкам. С него содрали плащ и хитон, заменив их старой циновкой; ему снова связали руки, и человек, который уже сплел терновый венец, с силой надвинул его на чело Спасителя, так что каждая колючка проделала бороздку. Из царапин сразу проступили капельки свежей крови, они катились по щекам, стекая на бороду.

Петр в ужасе отступил и попытался было уйти. Но его волнение не укрылось от тех, кто окружал Христа. Опознав Иисусова ученика, они схватили его за руки и за плащ.

— Ага! Ты один из его сторонников. Ты галилеянин! Ну-ка, говори! Не звался ли ты прежде Симоном? Отвечай же! Ну, отвечай!

Петр отрицательно мотал головой.

Но один из стоявших рядом с ним закричал:

— От нас не скроешься! Слышите: у него выговор галилейский!

— Нет! — воскликнул Петр. — Нет, клянусь!..

Но тут некто подскочил к нему и вгляделся в лицо:

— Ручаюсь пророками! Это тот, о ком вы говорите! Я брат Малха, а этот ударил его мечом по голове…

Тут Петр, обезумев от ужаса, принялся клясться, отрицать, призывать Бога в свидетели, что он не только не трогал Малха, но и не был никогда учеником Иисуса, даже не знаком с ним, поскольку в Иерусалим пришел из дальних земель на Пасху.

Едва он кончил причитать, как петух пропел в третий раз.

В это время Иисуса провели вблизи от него. Божественный узник поглядел на своего ученика с таким состраданием и болью, что Петр внезапно вспомнил слова о том, что не пропоет еще трижды петух, как он трижды отречется. Он издал страшный крик, вырвался из удерживавших его рук и бросился из дворца на улицу.