она прикрывалась, Майкл сумел разглядеть нечто хрупкое и печальное, словно она находилась в постоянном поиске мечты, от которой у нее осталось лишь смутное воспоминание – настроение, не до конца оформившееся.

Последний раз они встретились позапрошлым вечером. Сильвии, как она сказала, удалось полностью излечиться, а потому она позвала Майкла в постель. Но его подсознание было так растревожено, что у него ничего не получилось, и она, страшно разочарованная, набросилась на него, не выбирая выражений, а он начал отбиваться и заявил, что никогда не имел дела с девушками, страдавшими от такой болезни, на что она горько рассмеялась и сказала, что не знала никого, кто бы не страдал от того, от чего страдала она, после чего ее смех сменился слезами и она зарылась лицом в его плечо, прижалась к нему, как испуганный ребенок, и из всхлипов и стонов выросла ее невыразимая мечта – жить где-нибудь в абсолютной чистоте и вырастить стопроцентно здорового сына.

– У всех детей, которых я здесь знаю, что-нибудь да не так! Все здешние дети чем-то больны, от чего-то страдают!

Как врач, Майкл знал, что это не так – случаев врожденной патологии, даже в Штатах, было три-четыре на сто человек. Но никто не хотел с этим соглашаться, а потому любое отклонение от нормы, любой детский недуг воспринимал как симптом конца света.

– Что-то нужно делать! Нужно! Нужно что-то делать!

Ну что ж, подумал он, я мог бы предложить тебе… Конечно, эту жизнь нельзя назвать абсолютно чистой, потому что, когда ты выходишь из дома, чтобы насладиться свежим утренним воздухом, ветер иногда дует от индустриального района, окружающего аэропорт Шэннон, и ты начинаешь кашлять. Но все-таки… И к тому же они собираются что-то с этим сделать.

Правда, животные там иногда рождаются с физиологической патологией. Но животных можно убивать – с более или менее чистой совестью.

И я бы мог сказать тебе: позволь показать тебе озера, не изуродованные отходами человеческой цивилизации. Позволь мне собрать для тебя урожай хлеба, выращенного на естественном навозе и политого чистыми дождями. Позволь накормить тебя плодами с деревьев, которые не знали купороса. Позволь отрезать тебе ломоть свежего хлеба, чья теплота несет воспоминания о жаркой деревенской печи. Позволь подарить тебе детей, которым нечего бояться, кроме весеннего грома, детей со стройными ногами, ясноглазых, с ясной, правильной речью! И пусть в их речи звучат отголоски языка, на котором люди говорили тысячу лет назад.

Но он ничего не сказал Сильвии – только подумал. И, вероятно, никогда не скажет. После того как завтра под его присмотром будут уничтожены запасы «нутрипона», он собирался из Чикаго лететь прямо домой на лайнере компании «Аэр Лингвус».

На гребне холма Майкл остановился и, повернувшись назад, посмотрел на ферму, которая, подобно гигантской гусенице, сползала в долину со склона холма. Он смог различить не прикрытые шторами светящиеся окна дома, где жил главный менеджер фермы, в высшей степени приятный человек, Стейниц. Гораздо более приятный, чем его хозяин, Джейкоб Бамберли… Что-то неправильное было в том, что владелец фермы жил в переделанном из ранчо старинном особняке, который купил еще прадед нынешнего хозяина, – несмотря на то, что он был окружен ботаническими садами, впрочем, весьма унылыми и неухоженными…

Скоро он туда вернется. Его задача – убедиться, что все готово, и в этом деле с ним сотрудничают три американских офицера – полковник Сэдлер, капитан Ааронс и лейтенант Вассерман – и еще один наблюдатель из ООН, капитан Роблес из Венесуэлы. Ни один из этих людей не пришелся Майклу по душе, потому после встречи с ними он и решил развеяться. Так он оказался на вершине холма в самую полночь. Звезд на небе, правда, не было. Вероятно, за это лето они не разу не появлялись на небосклоне.

* * *

За обедом мистер Бамберли сказал:

– Плохой нынче год.

А что, следующий будет лучше?

Несмотря на теплый ветерок, было прохладно. Майкл зябко поежился, и уже в следующий момент жизнь его оказалась под угрозой.

– Эй! Что за сукин сын тут шуршит?

Майкл резко обернулся, и только тогда в десяти шагах от себя увидел темную фигуру – чернокожий в черной одежде, очень высокий и худой. В правой руке – нечто светлое, почти светящееся. Нож, причем выставленный вперед опытной рукой – не на уровне плеча, что глупо, а внизу – так, чтобы легче было исполосовать мягкие мышцы брюшины.

– Какого черта? Кто вы? – спросил Майкл.

Минута молчания, в течение которой словно из земли выросли и материализовались другие формы.

– Ты не американец, – произнес голос.

Мужчина? Нет, скорее юноша.

– Ирландец, и что?

Луч фонарика пронзил его, словно булавка бабочку. Бессмысленный образ. В этой стране он не видел ни одной бабочки.

Новый голос раздался из темноты. На этот раз он принадлежал девушке.

– Смотрите! Военная форма.

– Спокойно, – сказал еще один мужской голос. – Он ирландец. И что же ты делаешь здесь, рыжий?

Рыжий? Обычная кличка всех ирландцев. Майкл почувствовал, как капельки пота выступили на его коже.

– Я наблюдатель от ООН.

– За нами наблюдаешь? – послышался ироничный вопрос.

– Я не знал, что здесь кто-то есть, – ответил Майкл. – Просто вышел прогуляться.

– Да, приятель. Ты точно иностранец.

Темнокожий спрятал нож и шугнул вперед.

– Я сначала подумал, ты шакал. Из тех, что стали лагерем на дороге. Но они охотятся стаями.

– Но он же военный! – сказала недоверчиво девушка, и в ее словах Майкл почувствовал угрозу.

– Ну и что? Пушки же у него нет! – ответил ей тот, что был с ножом.

– О черт, верно! Слушай, рыжий, а в какой это армии солдаты ходят без пушек?

– Я военврач, – ответил Майкл, чувствуя, как в горле рождается спазм. – Хотите посмотреть документ?

Высокий подошел еще ближе и оглядел Майкла с головы до пят.

– Пожалуй, – сказал он.

Майкл достал из кармана свою карточку и протянул ему. Тот изучающе посмотрел на нее в свете фонарика.

– Понятно. Значит, ты майор. Ну что ж, Майкл! Добро пожаловать на кучу дерьма, в которой мы живем. И как тебе у нас нравится?

– Чего бы я не отдал, чтобы смотаться отсюда! – ответил Майкл. – Только черта с два они мне позволят.

– Они, – произнес чернокожий, сделав особое ударение на этом слове, – не позволят тебе ничего!

Он протянул Майклу его карточку и сделал шаг в сторону, давая ему дорогу.

– Я – Фриц, – добавил он. – А это – Диана, Хэл, Курт, Берни. Ну что, посидим?

Альтернативы не было. Майкл двинулся вперед. Он понял: группа стояла здесь лагерем – в