Из лесной чащи вышла Метелка и направилась к девушке через подлесок. Кошка распушила хвост так, что он стал вдвое толще обычного, но никаких признаков паники не выказывала, и когда Эйлия тихо позвала ее, она подошла и потерлась о колени. Ощущение густого мягкого меха как-то успокаивало. Эйлия наклонилась и погладила кошку.

Тут она услышала голоса с поляны, где была битва. С облегчением в душе она узнала своих спутников. К ней шли Ана, Йомар и Дамион, и Лорелин на белом коне, который все еще фыркал и мотал головой.

«Они живы! Они целы!»

Она бросилась вперед, потом остановилась, ахнув, при виде лица Дамиона: рана на виске, хотя и не серьезная, обильно кровоточила, как всякая лицевая рана. Эйлия бросилась к нему:

— Дамион! Дамион, ты живой?

Он лишь кивнул, слишком усталый, чтобы говорить.

— Дамион! А я? — произнес Йомар.

Эйлия повернулась к нему — и вздрогнула.

— Йомар, ты весь в крови!

— Ага, но не в своей, — ответил он довольным тоном. Эйлия побледнела и чуть попятилась.

— Эйлия, дорогая, что если тебе вскипятить остаток воды из бутылок? — предложила Ана. — Лорелин, ты могла бы помочь мне перевязать им раны.

Ни один из мужчин не пострадал серьезно, и осмотрев их в течение нескольких минут, Ана объявила, что им не грозит ни заражение, ни другие осложнения. Но лицо ее стало озабоченным, когда она посмотрела на Дамиона. Молодой священник был очень молчалив; когда Метелка подошла к нему потереться о его руку, он не заметил ее, а когда Йомар поздравил его с победой над вожаком, он отвернулся.

— Я бы предпочел об этом не говорить, если вы не против.

— Что его грызет? — спросил Йомар, глядя, как Дамион встает и идет к лесу.

— Я думаю, ему необходимо побыть одному, — ответила Ана.

— А что это были вообще за твари? — задал Йомар другой вопрос. — На хобов они совсем не похожи.

— Это одна из древних рас моругеев, — сказала Ана. — То есть так называемого «семени демонов». Эта конкретная раса известна под названием антропофагов. Они люди, но сильно изуродованные. Может быть, вы заметили, что у некоторых было пальцев больше обычного или ноги странной формы.

— Я читала про моругеев, — тихо сообщила Эйлия. — В книгах говорится, что предки их были людьми, но они сочетались брачными союзами с демонами, и потому их потомки уродливы и жестоки. Эти антропофаги — каннибалы.

Ее передернуло.

— Да, они практикуют каннибализм, — подтвердила Ана, — но в основном между собой. У них есть поверье, что сила мертвеца переходит к тому, кто съест его мясо. Нет сомнения, что сегодня у них будет пир из тел павших товарищей, и таким образом они почтят своих убитых. Другие расы моругеев куда опаснее антропофагов — тролли, огры и гоблины. К счастью, они, подобно огнедраконам, полностью исчезли с лица земли. И антропофаги — тоже вымирающая раса.

— Хм! Неудивительно, если они друг друга жрут, — заметил Йомар и повернулся к Лорелин. — Какого лешего ты влетела в бой галопом, девонька? Из ума выжила?

— Вот тебе благодарность! — возмутилась Лорелин. — Я прискакала вам на помощь — и помогла.

— Мне помощь не была нужна — я и без тебя отлично справлялся.

— Но когда я появилась, они побежали, — указала девушка.

— Это правда, — поддержала ее Ана. — Они сбежали при ее появлении, Йомар. Не думаю, что им приходилось раньше видеть лошадь. Вполне может быть, что вмешательство Лорелин спасло вас обоих.

Эйлия ощутила укол зависти. Она еще видела мысленным взором, как Лорелин на белом коне смело бросается на помощь мужчинам. Какая храбрость! А Лорелин будто и не взволновала близость опасности. Лицо ее горело восторгом и рвением.

— Когда я села на коня, такое было чувство, будто… будто я выросла. Будто этот конь — продолжение моего тела. Я его ощущала — не под собой, а как-то умом… нет, не объяснить.

— Это элейская кровь. Твои предки обладали многими любопытными способностями, в том числе дар общения со зверями. Даже дикие животные любили элеев. Дельфины, жившие вдоль берегов Тринисии, приплывали к отмелям играть с детьми и плавали перед носом элейских кораблей.

— А может быть, в тебе тоже есть элейская кровь, — предположила Лорелин. — Хотя с виду непохоже, если ты простишь мне такие слова, но твое умение обращаться с животными — просто чудо.

— А эти, как вы их назвали, вернутся? — перебил Йомар, кривясь от боли, когда сгибал правую руку.

— Нет, — ответила Ана. — Антропофаги — трусливые создания при всем их пугающем виде. На это место они вернуться не посмеют.

— Спасибо лошади! — засмеялась Лорелин. Эйлия кое-как поднялась и пошла прочь от лагеря.

Дамион стоял на месте битвы, опустив глаза к вытоптанной и залитой кровью земле. Тела убитых антропофагов уже исчезли, и от этого у Дамиона кольнуло в сердце — напоминание о том, что противники были не зверьми или чудовищами, но людьми. Они унесли своих мертвых.

«И одного из них убил я или смертельно ранил, что то же самое: он должен был умереть. Я убил человека».

Его охватила густая печаль, которую даже лучи вернувшегося солнца не могли рассеять. Не такое ли чувство должно быть у солдата после первого убитого — чувство невозвратимой утраты, необратимого преображения? Дамион стал прохаживаться по поляне. Огромный череп огнедракона будто издевался над ним, скаля челюсти, безглазый взгляд не отпускал Дамиона. Он будто говорил: «Так вот чего стоят все твои священные обеты, твой драгоценный Разум? Налет глянца, не более того. Твоя первая мысль была о мече, как у твоего отца: разве не сразу ты схватился за оружие? Под шкурой у человека и у зверя одно и то же: битва и кровь, победитель и побежденный. Меч — лишь образ когтя или клыка. Называй себя человеком, если тебе угодно, будто это что-то неповторимое и святое, но ты такой же зверь, как и я, и всегда им будешь».

— Нет, — прошептал он.

Но безмолвное обвинение повисло в воздухе вместе с кровавой вонью.

— Дамион?

Он повернулся и увидел Эйлию, которая глядела на него с любопытством.

— Дамион, что случилось?

Эйлию переполняло восхищение. В ее глазах Дамион был героем, достойным встать рядом с Андарионом и Ингардом Храбрым: он рисковал жизнью для спасения ее и остальных женщин от страшных лап антропофагов, и даже рану получил ради них. В ее мыслях царапина на виске стала тяжелой раной, свидетельством стойкости паладина. Отчего же он глядит такими затравленными, почти виноватыми глазами, будто просит у нее прощения?

— Ты был очень храбр, Дамион, — сказала она. — Храбрее любого рыцаря!

Он посмотрел на стоящую перед ним девушку в монастырской рясе, с доверчиво открытыми большими глазами, и невинность ее была ему упреком, будто она пришла из другого мира, из того, от которого он отделил себя навеки.