Молодой (ему было всего тридцать пять лет) генерал-майор Борис Арсеньевич Сиднев был интеллигентен и красив. «Спокойный по характеру и хорошо воспитанный, отличный летчик»,[386]только сильно заикался, что было необычно для военного такого ранга: иногда произнести слово ему стоило таких усилий, что он «буквально корчился, щелкая челюстями». Этот дефект, однако, не помешал Сидневу сделать за годы войны самую головокружительную карьеру: начав командиром истребительного полка в звании майора, он закончил ее командиром авиакорпуса и генерал-майором. И, по мнению знавших его, высоких постов и званий Борис Сиднев был достоин: хорошо командовал, ценил своих летчиков и сам летал в бой.

У этого отличного летчика и хорошего командира имелся недостаток: все в 8-й воздушной армии знали, что Сиднев очень любит женщин.[387]Вряд ли до своей встречи с Лилей Литвяк молодой красивый генерал у кого-либо встречал отпор. Официантки и телефонистки не в силах были противостоять его обаянию — мужскому и генеральскому. Такие романы были в порядке вещей, «походно-полевая жена», сокращенно ППЖ — почти как автомат ППШ — имелась и у Хрюкина. Романы были и у многих, многих других высоких и невысоких командиров в 8-й воздушной; сожительство с подчиненными стало повседневной реальностью Красной армии.

Дома офицеров ждали жены и дети, а здесь, на войне, вокруг были такие молодые и такие красивые девушки, что грех было не воспользоваться обстоятельствами — тем более что начальство, само находясь в той же ситуации, противодействовать не собиралось. Девушки были разные. Находились такие — в основном из тех, кто не пошел на фронт добровольно, а был призван, — кто быстро понимал, что им нужен на войне сильный покровитель. Такой сожитель поможет получать хороший паек, остаться при штабе вместо того, чтобы таскать раненых с поля боя, защитит от приставаний всех остальных мужиков. Многие девушки, оказавшись в аду передовой, старались поскорее забеременеть, чтобы их отправили в тыл. Но конечно, на войне, где люди постоянно рисковали жизнью, часто рождались настоящие чувства, цвела любовь, еще более яркая и сильная, ведь молодые жизни в любой момент могли оборваться.

Представьте себе реакцию девушки, воспитанной в советских идеалах и пошедшей на фронт добровольно, чтобы, если потребуется, отдать жизнь за любимую родину, когда по приезде на фронт оказывалось, что здесь на нее смотрят не как на бойца, а как на сексуальный объект! У женщин открывались глаза сразу же по приезде на фронт. Большинство из них были еще очень молоды и собирались беречь девичью честь до замужества. Для них сразу же начиналась «война на два фронта» — с немцами и с окружающими мужчинами, изголодавшимися по сексу, не обеспеченными, в отличие от немецких солдат, услугами борделей. Кто-то продолжал борьбу, кто-то становился жертвой насилия (об этом, как правило, никому не говорили, и большинство пронесли мучительный секрет через всю жизнь). Кто-то решал, что самое лучшее — это согласиться стать ППЖ командира, и чем выше командир, тем лучше. И если присутствовали чувства, то женщины, конечно, надеялись на то, что их фронтовая семья сохранится и после войны.

Лиля Литвяк, летчица, находилась совсем в другой ситуации, чем обычная девушка на фронте. На нее мужчины могли заглядываться сколько угодно: она ничего и никого не боялась и могла за себя постоять. Эта девушка и генерала могла бы осадить, но с Борисом Сидневым напролом не шла. Когда Сиднев ее вызывал в штаб, она частенько пряталась и просила, чтобы передали ему, что не нашли. А когда ей все-таки приходилось общаться с командиром дивизии, вела себя вежливо, дружелюбно и естественно, как и со всеми влюбленными в нее мужчинами. Ссориться с Сидневым было никак нельзя: от него зависело, останется ли она в боевом полку или вернется обратно в женский. Аня Скоробогатова, приходя по делам в штаб авиадивизии, изредка видела там девушку-летчицу, которую хорошо запомнила после первой встречи. Сидя за столом, Лиля непринужденно болтала с кем-то из начальства, часто и с самим Сидневым, и Аня всякий раз удивлялась тому, как спокойно она себя ведет — будто совершенно естественно сержанту сидеть рядышком с генералами, грызть шоколад, болтать о Москве и от всей души хохотать над шутками. А смех у нее, казалось Ане, был незабываемый: замечательный смех, открытый, веселый. Не «хи-хи-хи», как смеются жеманящиеся кокетки, не «хо-хо-хо», делано чувственный, а настоящий, веселый, открытый смех: «Ха-ха-ха!»[388]Эта девушка очень нравилась Ане Скоробогатовой, только подружиться с ней вряд ли получилось бы, слишком далеко друг от друга оказались эти две девушки-сержанта в неписаной иерархии авиадивизии.

Вот так дружить с начальством, при этом пресекая все приставания, девушке в Анином положении вряд ли удалось бы. От отцов-командиров она предпочитала держаться подальше. Как-то раз, только раз, был странный вечер, когда пригласили ее и еще одну девушку-радистку отметить праздник в штабе дивизии. Накрыли хороший стол, сидело много начальства и несколько девушек. Было много спиртного и очень весело. А потом настал момент, когда Ане стало как-то не по себе, что-то такое появилось в воздухе, один из офицеров стал двигаться к ней ближе, и Аня засобиралась назад, хотя ее настойчиво уговаривали остаться. Подруга с ней не уехала и появилась только утром. О том, что произошло в штабе, она ничего не сказала, а Аня ничего не спрашивала. После этого на ужины с начальством она твердо решила под любым предлогом не ходить.[389]

Ведя себя умно, Лиля заручилась для себя и для Кати поддержкой Сиднева, которая пришлась как нельзя кстати. Соглашаясь с решением Шестакова о том, что девушек нужно убрать из его полка, слишком там опасно, Сиднев тем не менее не возражал оставить их в своей истребительной авиадивизии. Такие были времена: по просьбе девушки, в которую он был влюблен, командир дивизии позволил ей рисковать своей жизнью, вместо того чтобы отправить ее назад в спокойную обстановку полка ПВО. 268-я истребительная авиадивизия включала, помимо 9-го, еще три полка: 296-й Баранова, 31-й Бориса Еремина и 85-й. Взять Литвяк и Буданову к себе Сиднев предложил Еремину и Баранову.

Борис Еремин, хорошо знавший Шестакова, не сомневался, что настанет день, когда ему зададут такой вопрос. Он уже для себя решил его отрицательно. Еремин прекрасно знал, что Литвяк и Буданова рвутся в боевой полк, что обе девушки — хорошие летчики, которым нужно только побольше набраться боевого опыта. Но его полк, 31-й, был профильный — истребительно-разведывательный, и летчики летали на разведку за линию фронта, иногда за сотни километров. Когда командир дивизии спросил у Еремина, что он думает, тот дипломатично ответил, что «в принципе он не против». По его мнению, обе девушки получили неплохую подготовку, «особенно отличалась Литвяк». Еремин в ней видел редкий талант прирожденного истребителя: она «чувствовала воздух», «видела» его, всегда знала, что происходит вокруг нее. Но как посылать ее, как посылать вообще девушек далеко за линию фронта… Еремин напомнил Сидневу, что «тяжело им будет “в случае чего” выбираться оттуда, и если их поймают, то могут начать издеваться». Сиднев согласился. Катя и Лиля узнали об этом сразу же — вероятнее всего, от самого Сиднева. Еремин вспоминал, как «Лилька» — так ее называли все вокруг, включая командиров, — со свойственной ей иронией «подковырнула» его как-то в столовой: «Борис Николаевич, говорят, просто нас боится?» Еремин не стал возражать, он правда боялся — не их, а за них.[390]