– Ты в порядке? – я дрожала, но видела, что его трясёт не меньше, – Прости, прости, прости меня! Это просто рефлекс…

– Рефлекс? – пробормотала я, соображая, и гнев отбросил меня назад к клинкету. – Так ты дрессируешь непокорных ши? Электроошейником, как служебных сук?

Берграя яростно сдирал брелок с ремня:

– Это чёртова первая реакция! Ула… пожалуйста, прости меня!

Но я вывалилась в темноту и побежала прочь. Бросила шанс на свободу сокрушаться на полу воланера. Так значит, рефлекс. Естественная реакция хозяина, привычный аргумент в диалоге с рабыней. Даже не представляла, на что способны ошейники. Обрывков комбеза и сорочки под ним едва хватило, чтобы закутаться, но спину продувал хлёсткий ветер. Чудилось, что Берграй нагоняет сзади. Что где-то вибрируют крылья медной осы. В боку закололо, но я уже знала, где спастись.

Карцер обустроили в пустом рефрижераторе.

Я ворвалась туда, держась за клочки комбеза. Внутри стояла глухая тишина, и мороз пробирал ещё круче, чем снаружи. Под ногами было узкое вентиляционное окно шириной с ладонь.

– Кайнорт! – я заколотила в бронированный заслон рефрижератора. – Ты здесь? Бритц! Проснись!

И припала к земле, пытаясь заглянуть в щель. Сверху скрипнуло:

– Ну?

Там на уровне глаз открылось ещё оконце, пошире. Из него на меня смотрели белые бриллианты. Я даже растерялась от их света и спокойствия. Наверное, он уже спал. Если на таком морозе можно уснуть.

– Что случилось? – глаза безразлично просканировали меня с головы до ног.

– Браслет у тебя с собой?

– Да.

– Давай его сюда.

Без лишних слов Кайнорт передал в окошко прозрачный браслет. Я схватила его, пока Бритц не передумал.

– Как его активировать?

Отворились полоски окошек во всю длину заслона. В рефрижераторе с голыми стенами и стальным полом ночевали двое. Ёрль Ёж щурился на меня из угла. На Кайнорте не было ни куртки, ни хромосфена. Их бросили сюда, в чём арестовали. От вида замороженных арестантов мне стало ещё холоднее. Эзер пропустил руки сквозь окошки и щёлкнул браслетом. Его пальцы были ледяные и едва сгибались.

– Я смотрю, ты подготовилась по всей форме, ши, – он намекал на то, что я, можно сказать, без белья.

– Да, и отметила заодно.

– Не пей много, впереди трудный день.

Створки задвинулись, только глаза сверкали в темноте.

– Оставьте шиборгу две пары ног свободными, – сказал Кайнорт. – Он будет лучше маневрировать.

– Мы так и сделали. Да, я ещё думаю накинуть камуфляжную вуаль на хвост. Он станет невидимым!

– Блестяще, – в окошке показалась карточка. – Держи полис.

– Зачем? Я в порядке.

– На всякий случай. Там уже немного осталось. Увеличение груди тебе не оплатят.

Щель захлопнулась, и вернулась гробовая тишина. Минуту я ещё постояла у рефрижератора, переваривая мысль, что у судьбы странное чувство юмора. И побежала в мастерскую.

Перед Пенелопой объясняться не пришлось: она спала сидя, уронив голову на хвост модели. Я прокралась в душ и с наслаждением осыпала себя целым барханом шелковистых песчинок. Форма, пропахшая вином и Берграем, полетела в печку. Мы потеряли полтора часа.

– Пенелопа! – я растолкала её. – Есть идея!

Рыжая с трудом собрала глаза в фокус.

– Налей крови, умираю, как спать хочется. Ты чего это бодрая?

– Проветрилась.

– У тебя что, браслет Кая? – она выкручивала мне руку, не веря глазам. – И чем это от тебя пахнет? Ты же в столовую ходила.

– Там… давали… вино на ужин.

Пока меня не было, умница Пенелопа, не поддаваясь панике, доделала газовый резчик и даже начертила орудия для второй пары ног. Ей пришла идея задействовать сварочные пушки, чтобы склеить лапы чемпиону галактики. Мне стало стыдно, что оставила рыжую одну.

– Пенелопа, а ты тоже хотела бы жить на Урьюи?

– Да, – просто ответила она, – На третьем слое астероидов я небо вижу только на экранах. Темно, душно, тесно. Для большинства эзеров даже здешние пустыни – курорт. Если Бритцу удастся сохранить биосферу на Урьюи… Прости, Ула.

Вуаль была готова через час. Модель размахнулась иглой – и хвост пропал!

– Запус…

Но я уже запустила: для чистоты эксперимента требовался эффект неожиданности. Хвост смёл Пенелопу через всю мастерскую и бросил в угол.

– Башку тебе откусить! – Она расправила крылья, чтобы встать. – Я передумала тебя выкупать, Ула. Знаешь, с Бритцем тебе в самый раз.

Спустя ещё три часа мы обошли модель, любуясь работой. Уходя, Пенелопа строго-настрого приказала мне ложиться спать. Но оставалась ещё одна чрезвычайно важная диверсия. С двумя флягами горячего кофе я отправилась в карцер.

– Ёрль! Ёрль Ёж! – я поскреблась в заслон.

Долго не отвечали. Уж не околели ли там эти двое? Но вот из окошка выглянули колючки. Морозный парок клубился из рефрижератора.

– Чего тебе?

– Держи, я тебе кофе принесла погреться.

– Я в шубе, не мёрзну.

– Бери, зря что ли бежала? – я затолкала фляги в окошко.

– А две-то мне на что?

– На всякий случай. Поделишься с… кем-нибудь там.

Я убежала прочь, пока он не нашёлся, чем возразить, или упаси бог, не задал бы вопрос.

Пользуясь отсутствием Кайнорта, адъютанты Альды Хокс открыли боевой ангар позже, чем положено, и нам пришлось ждать на морозе. Зато на помощь прилетел Крус. Я видела второго инженера торчащим из карминели и только теперь разглядела, как следует. Он был небритый и очень рыжий, точно такого же оттенка, как Пенелопа. Никто, правда, его не просил помогать, о чём довольная Пенелопа успела поведать громко и сотню раз. По жребию мы тренировались первыми.

Внутри ангара была затянутая сетью арена. С вогнутыми стенками и полом, она напоминала глубокую супницу. В этой чаше противникам становилось не так-то просто выкинуть друг друга за бортик. Волкаш в лапах эзеров казался орланом в силках браконьеров.

– Я сниму ошейник, и ты обратишься, – объясняла ему Пенелопа, – Затем я включу диаблокатор магии. Внутри арены ты не сможешь применить способности суида, а также не рекомендую обращаться в человека, пока не объявят, что бой окончен.

Крус направил на Волкаша глоустер, и Пенелопа осторожно расцепила ошейник. Волкаш превратился не сразу. Он не желал подчиняться сию секунду, даже зная, что от этого зависит его жизнь.

– Смотри, без дури, – предупредил Крус, и Пенелопа посмотрела на него с восхищением. – У меня чувствительность к твоей магии семнадцать, почую влияние – хелицеры снесу.