Через секунду он обернулся стрекозой и смял Инфера в клубок. Тот обратился спустя миг, но Бритц сцапал его за медное брюхо и швырнул спиной на бортик. Кто-то из зевак присвистнул. Оса пыталась ужалить. Стрекоза протащила её по вогнутым стенкам, и, прижав рогатиной хвоста за шею, трижды припечатала головой о другой борт. Над ареной взметнулись ошмётки крыльев Берграя Инфера. Кайнорт обернулся человеком и просто пошёл прочь.

– Зассал подраться, как мужик, а, Кайнорт? – бросил Берграй ему в спину. – Не превращаясь.

– Я не мужик, я самец стрекозы.

После их потасовки последних зевак буквально катапультировало наружу. Пенелопа и Крус поспешили за носилками: проследить, чтобы Волкашу выделили строго охраняемый бокс. Предстояло много работы, и мы хотели сосредоточиться на сборке орудий, не опасаясь диверсий Альды Хокс. Я догнала Бритца на выходе из ангара:

– Кайнорт, я это… Я потеряла вчера полтора часа, это правда. Но после мы же… сделали же всё возможное. И невозможное. Кайнорт, в этот раз я не отлучусь ни на минуту, обещаю. Я отправляюсь в мастерскую прямо сейчас.

– Иди лучше спать.

– Нет, сейчас Пенелопина очередь.

– После тридцати часов на ногах какой от тебя толк? Отдохни, – он посмотрел куда-то в горы, а потом опять на меня. – Если обещаешь не кричать, я помогу.

Этот эзер уже ничем не мог меня напугать. Давно.

– Я не истеричка.

– Я знаю.

Он обернулся, сцапал меня шестью лапами и взмыл над ангаром. Щитки на груди стрекозы были жёсткие, как панцирь, и колючие. Вывернув голову, я разглядывала фасеты глаз и сжимала ногами хитиновое тело. Должно быть, метод Бритца заключался в том, чтобы  поднять меня повыше, бросить и поймать у самой земли уже в обмороке. А если я не потеряю сознание с первого раза, то он повторит ещё. И ещё. И ещё.

Скоро мы влетели под какие-то арки. Бритц мягко сел на камень и стал пробираться вниз. Три когтя шуршали и оскальзывались на руженитовой слюде, а другими тремя лапами он сжимал меня, пригибая голову. Я перестала видеть, куда он лезет, но понимала, что не в самое безопасное место. Так мы крутились и ворочались, порой даже вверх тормашками, пока снова не взлетели. Это была анфилада мраморных залов.

Вместо неба над головой изгибались арки из чёрного камня с розовой жилкой. Естественный свет, проникая снаружи, множился на сверкающих стенах и зеркалах купелей. Мы приземлились в пещере гидротермальных источников. Пар клубился над густыми конгломератами соляных сталагмитов, разделявших бассейны.

– Арки сдерживают влияние гидриллия, – Кайнорт коснулся воды, – Не горячо и не холодно, а в самый раз…девайся.

– Серьёзно?

Бритц отступил и принялся разглядывая стены, будто на них развесили музейную живопись:

– Я хотел бы, – сказал он пространно. – Но мы здесь приходим в себя, помнишь?

Солевой бортик купели был такой тёплый. Я сбросила комбез и скользнула в воду – настоящую воду! – задыхаясь от восторга. Купель наполняли пузырьки углекислоты, да так густо, что я лежала, будто в газировке.

– Полегче? – Бритц вернулся и присел на край моей купели. Вода была непрозрачна из-за пузырьков, но я напряглась, когда его рука легла рядом с моей.

– Нет. Теперь я не засну от фонтанирующей радости, какая разница?

Я не убрала руку. Почему-то знала, что если уберу, он обязательно уйдёт. И только поэтому разрешила остаться. Никогда не поздно передумать, если есть выбор.

– Ты переживаешь самый дурацкий возраст, Ула. Да ещё в такое дурацкое время. Это, должно быть, похоже на лихорадку: когда любое касание взвинчивает, подбрасывает тебя или роняет. Чтобы отдохнуть, нужно поймать равновесие.

– А ты помнишь себя в девятнадцать?

– Нет, – ответил Бритц спустя какое-то время. – Когда с пелёнок ты уже знаешь, что почти бессмертен, а позже выясняется, что принадлежишь к привилегированной касте, это тебя подрывает. Одному богу известно, чем я был в девятнадцать. Опредёленно не слезал с тяжёлых наркотиков, раз ничего не помню. Предполагаю беспробудное пьянство, безудержный промискуитет и безнаказанное мародёрство. Нормальная юность минори. Вряд ли я обделял или сознательно ограничивал себя хоть в чём-нибудь.

– Убийства?

– Обязательно.

– Разбой?

– Спрашиваешь.

– Оргии?

– Скорее всего. Так что я помню себя ребёнком и потом… – он задумался, хмурясь, – лет с пятидесяти.

Мысли текли несвязно. Я держалась за голос эзера, как за якорь, чтобы не заснуть. Кайнорт задумчиво водил рукой в барашках пузырьков, и вода ласкала меня от движения его пальцев. Вечно аккуратные, волосы Бритца завились от тёплого пара. Пришедшие вдруг на память лица Волкаша и Берграя, бесспорно красивые, теряли совершенство на фоне минори, как живые цветы на фоне математики. Черты Кайнорта рядом с Берграем выглядели более мужскими, строгими, а рядом с Волкашем – более правильными.

– И в пятьдесят ты стал… вот таким?

– Конечно, нет. После сорока эзер переживает вековую жажду авантюр, потом ломку по власти. И чем ты богаче, тем раньше приходят апатия от пресыщения или депрессия. Как повезёт.

– А дальше?

– Не знаю.

Он встал, вытряхнул портупею с керамбитами и отстегнул кобуру армалюкса. На моих ресницах оседал пар и прикрывал их своей тяжестью.

– Отдыхай, – стоя позади, Кайнорт расправил мои волосы на кромке купели. – Только осторожно…

Я не спала почти двое суток. Я не спала нормально три месяца. Как только ресницы смежились, тело растеряло волю и контроль. Свет пещеры сквозь веки задрожал розовым. Красным. Привиделись коридоры, сужающиеся, сжимающие плечи. Хватающие за горло.

И я произнесла. Имя.

Сию же секунду меня схватили за волосы и потащили под воду. Бритц топил меня, душил, а я барахталась и царапала солёные скользкие камни. Он кричал: «Говори, где!», и я кричала тоже, но от ужаса не слышала собственного голоса. Он бил меня головой о самое дно. Я больше не могла сопротивляться. Вдохнула углекислых пузырей, и тьма взорвалась, а вместе с нею —

– …не засни в воде.

Меня подбросило в купели. Я вертелась и соображала, что произошло, цепляясь за сталагмиты. Кайнорт стоял там, где я видела его… секунду назад, в начале фразы.

Это был сон. Сон длиною в секунду! Не может быть. Провела рукой по волосам: сухие. Сухими были и манжеты эзера.

– Оставлю тебя ненадолго, – сказал он ровно. – Я ведь тоже давно не мылся водой.

Уровнем ниже купелей были бассейны поглубже. Бритц спускался, а я следила за ним из своего угла, устроив руки на краю бортика и положив на них подбородок. Что-то скребло меня. Что-то изменилось в его облике за ту ужасную секунду. Что?