…Косметика – чуть-чуть, чтобы смягчить острый разрез губ. Пудры – ни миллиграмма, слишком заметно. Глаза… Пусть остаются, как есть, знакомые сплетницы утверждают, что взгляд у нее словно у болотной лягушки. В данном случае это к месту. Платье самое строгое, не слишком модное, пусть даже слегка старит. Ей двадцать один, ему сорок, надо отбить охоту фамильярничать. Кольца… Только обручальное, она не папуас, но что-то из драгоценностей обязательно требуется. Когда едешь в гости к наряженной рождественской елке, не грех посветить чем-то в ответ, иначе не оценит.

– Брошь, – подсказала тетя Мири, кивая на раскрытую шкатулку. – Лучше всего с сапфиром, будет смотреться, как вызов.

Пэл приложила брошь к платью и осталась довольна. Синий камень блистал холодно и надменно.

– Ты с ним осторожней, мелкая, – озабоченно молвила тетя. – Он, между прочим, наркоман, а я это публику хорошо знаю. Но я сама «коксом» баловалась, а он морфинист. Когда его в клинике посадили на двухпроцентный раствор эвкодала, к нему явился пророк Авраам и предложил в подарок трех верблюдов за отказ от борьбы с мировым еврейством.

Пэл ничуть не удивилась, ни верблюдам, ни обширным тетиным знаниям. Родственнице тоже есть, что вспомнить.

– И как? Сторговались?

Та, что смотрела из зеркала, ей нравилась. Малоприятная, не слишком молодая особа, изнывающая от собственной значимости, живое олицетворение сословного неравенства. Человек, к которому она едет тоже дворянин, но из служивых. Таких посвящают в рыцари ржавым мечом из-за пыльной занавески.

Пэл подмигнула той, что в зеркале. Так и держись, иначе растопчут. Мы – Спенсеры!..

– Сломай ногу[26], мелкая! – негромко пожелала тетя. – И не позволяй менять тему разговора, бей в одну точку.

Пэл молча подняла вверх скрещенные пальцы.

* * *

– Прошу, фрау Сомерсет! На заднее сиденье, там удобнее.

Дипломатия – язык жестов. Человек, к которому она ехала, мог принять гостью в своей берлинской квартире на улице Кайзердам или в официальной резиденции, что на углу Принц-Альбертштрассе и Саарландштрассе. Но ее пригласили в путешествие, полтора часа в автомобиле ради короткого разговора. Англичанка должна знать свое место. Автомобиль – тоже деталь. Человек ездил в именном шестиместном «Мерседесе», за ней же прислал обычную служебную машину. И сопровождающие в штатском, хоть и с военной выправкой. Частный визит, особо рассчитывать гостье не на что.

– Готовы? Тогда едем!

Ровно семьдесят километров – через весь Берлин на север, к маленькому поселку Шорфхейд и дальше, прямиком в лес на большую поляну между озерами Гроссдельнер и Вукерзее, прочь от любопытных глаз. Долгий путь не смущал, можно расслабиться, закрыть глаза и ни о чем не думать, просто отдыхать.

…Или все-таки думать. А еще лучше – вспоминать.

«Они считают, что я спятил, – бурчал дядя Винни, ерзая по креслу. – Авиация! Зачем авиация, когда у Британии есть флот? Они забыли налеты на Лондон в 1917-м! С тех пор, как люди стали летать, Канал очень сильно обмелел, скоро к нам станут добираться, яко посуху… Худышка! Если эта жирная свинья скажет, что у нас по самолетам равенство, не верь. Пока мы опережаем, но уже в следующем году нас догонят, и мы начнем отставать минимум до первого полугодия 1940-го. Исходи из этого, у немцев есть два с лишним года, чтобы нас придушить. Потом начнется наше время, но два года – большой срок».

Про самолеты ей говорить не придется – про обычные, созданные на Земле. Но есть другие – остроносые стрелы, оставляющие после себя извилистую дымную полосу. «Инверсионный след», как выразился дядя. Чужаки с далекой фиолетовой планеты, скрывающей свое имя под маской тангейро.

Клеменция – Аргентина.

За окном черного авто неспешно проплывал редкий пригородный лес, холодный ветер трепал верхушки старых сосен, но Пэл видела совсем другое. Черная бездна, острый свет звезд и рукотворный небесный замок, грозящий Земле. У немцев есть два года, хозяева Монсальвата управятся много раньше. И тогда небо рухнет.

* * *

– Проходите, проходите, дорогая леди Палладия! Какая жалость, что я узнал о вашем визите так поздно…

– Здравствуйте, господин рейхсминистр.

Она думала увидеть лесной дворец, но попала в обычный охотничий домик, сложенный из потемневших бревен. Большой зал с мраморным камином, ковер на полу, прочный дубовый стол, оленьи головы на стенах. И широкоплечий толстяк в зеленой куртке со шнурами и в красных сапогах.

– Сейчас мы уезжаем на охоту, времени совсем мало…

Времени мало, но ее определенно ждали. На столе бутылка французского вина, бокалы и – явным намеком – прошлогодний номер «Flight International» с большим портретом дяди Винни на обложке.

– Прошу вас, леди Палладия, садитесь! Можете ближе к огню, день сегодня холодный…

Герман Вильгельм Геринг тоже пользовался косметикой. Очень заметно, особенно когда пытался улыбаться.

Актер ступил на сцену в красных сапогах.

Сломай ногу!

* * *

– Ваши соотечественники несправедливы ко мне, леди Палладия! Никто в Рейхе не хочет германо-британского союза так, как я! Меня считают англофилом, и я действительно англофил. Уважаю вашу страну, вашу нацию, вашу историю. А меня даже не пустили на коронацию Его Величества Георга VI! Разве это справедливо? И сейчас мне приходится практически в одиночку отстаивать перед фюрером необходимость договоренности между нашими странами. Не секрет, многим это не по душе, очень многим…

Пэл оценила уровень. Рейхсминистр старался, но явно злоупотреблял интонированием. Голос то густел до тяжелого баса, то взлетал фальцетом. Не так давно отставной летчик и недолечившийся наркоман Герман Геринг торговал парашютами. Для разъездного коммивояжера – вполне.

– Германо-британский союз совершенно необходим! Только Рейх может защитить Европу от ужасов русского большевизма. Но у нас должны быть свободны руки! А еще Германии требуются ресурсы, поэтому вопрос о возвращении нам колоний давно назрел. Версальский договор несправедлив, это сейчас признают абсолютно все. Между прочим, уважаемый мистер Черчилль заявлял об этом неоднократно.