В связи с этим с удовольствием прочитал в газете интересный случай. С началом войны союзники резко ограничили поставку нам новых самолётов и моторов. Дошло до того, что вместо новых машин начали присылать свои изношенные старые аппараты, покрашенные свежей краской. А в Москве на заводе «Гном», принадлежащем французам, вообще отказались выпускать новые моторы, решили продолжать производство устаревших моделей. Мол, куча деталей к ним осталась, куда их деть-то? А нам, мол, и так сойдёт. Теперь это наш завод. Удивительно, как это Николай решился на такие крайние меры? Похоже, и в самом деле что-то меняется вокруг. Так что подождёт Европа, никуда она не денется.

Во Франции даже удравшее было в Бордо правительство воспрянуло духом, а может, сразу почуяло, в какую сторону начал дуть ветер в Европе, и вернулось назад, в Париж. Италия так и осталась в стороне, не стала принимать участия в войне. Турция же… Турция всё-таки влезла в эту бойню, но ожидаемо умылась кровью на Кавказе. А там подсуетились Япония с Австралией, Новой Зеландией и быстренько наложили руки на лакомые куски германских колоний, как у нас было. Ну и ладно, нам же проще, отвлекаться и распылять силы не придётся…

К началу четвёртой недели вынужденного лежания в госпитале я уже бодро перемещался по его коридорам на костылях, даже умудрялся помогать Игнату приподниматься и ворочаться на его кровати.

Леонид Андреевич, штабс-капитан с «Муромца», тоже пошёл на поправку, как и четвёртый наш сосед, мичман Дитерихс.

С последним мы как-то быстро нашли общий язык и последнее время довольно-таки часто общались на разнообразные темы. Но в основном разговаривали об авиации, о самолётах. Очень уж рвался в небо энергичный и деятельный Владимир Владимирович. Похоже, почуял, что есть что-то лучше пулемётной команды. А что? Здоровый карьеризм никто не отменял. Я такое полностью одобряю. А тут карьеризм на неподдельный интерес наложился. Убойная смесь получилась. Кто подобное выдержит? Ну и уговорил меня, в конце концов, заняться его обучением лётному делу. А почему бы и нет? Всё равно мне второй пилот нужен. Да и человек, как я вижу, хороший. И наша палата превратилась в учебный класс. К педагогам в виде меня сразу же присоединился Леонид Андреевич, наш сосед. Даже Игнат увлёкся нашими занятиями.

А я тем временем в принесённую мне товарищами тетрадочку записывал свои очередные «открытия». В свободное от занятий время. И первым пунктом записал о… Конечно же о пенициллине. Насмотрелся я тут в госпитальных коридорах всякого разного и сам намучился. Это же самое первое дело для «правильного» попаданца, наряду с автоматом Калашникова и чем-то там ещё. А я как-то это дело упустил. И пусть я неправильный, и ничего не знаю об антибиотиках, кроме того, что его, это самое лекарство, из плесени делают, но и это ведь подсказать смогу? Может, всё полегче нашим учёным будет, если им правильную мысль вовремя подкинуть да направление в ту самую сторону задать? Уверен, что полегче. Особенно, если сверху начальство этому делу поспособствует. А про автомат я вообще молчу. Потому как кроме названия и давно забытых школьных воспоминаний ничего из своей памяти выдернуть не смогу. Не довелось мне в жизни этот чудо-девайс в руках подержать. Не говоря уже о том, чтобы им вдоволь попользоваться. Так что придётся нашим военным обходиться тем, что имеется.

Дальше больше, записи множились. И не только вспоминал и фиксировал что-то глобальное, а записывал на бумагу любую мелочь, вроде тех же самых противосолнечных козырьков.

Ещё через неделю я выписался. Несмотря на все возражения докторов. Нога ещё побаливала, без костылей ходить было тяжко. Но и лежать в госпитале сил уже не было. Я уж лучше буду теоретические занятия с личным составом на аэродроме проводить и долечиваться на свежем воздухе.

А потом и костыли отставил, начал ходить с палочкой. Даже умудрялся иной раз до самолёта доковылять. Не часто, правду сказать, через день где-то. Внутрь не забирался, нога ещё плохо сгибалась, просто подходил, стоял рядышком, вдыхал запахи неба и полёта, ну и, само собой, ладошкой по обшивке гладил. Он же тоже живой в своём роде, должен ласку и заботу чуять. А летать мне пока ещё рано.

Дитерихс почти поправился и написал рапорт о переводе в нашу авиароту, ко мне в экипаж. Отправили его по инстанциям. Ждём.

Игнат начал вставать на ноги. Правда пока только этим и ограничился, но и это хорошо. Скорее бы восстановился. Столица нас ждёт.

Во второй половине ноября я смог подняться в воздух. Пока ещё на тренировочной машине с дублирующим управлением. Выбрали с Дудоровым подходящую для этого дела погоду и взлетели с воды на летающей лодке. Что сказать… Не оторваться пока ясну соколу от земли, не насладиться в полной мере свободным небом. Рановато мне пилотировать и в небо рваться. Не держит больная нога полных нагрузок, проседает на педали. Да и слабость сразу же накатывает, в голове звенит. Ну как так? Каким образом голова и бедро может быть связано? Через задницу, наверное…

Разочароваться не разочаровался, но и радости от полёта не ощутил. Зато стимул появился. Потихоньку начал заниматься физическими упражнениями, восстанавливать работу заживающих мышц. Сначала ко мне Семён присоединился, а потом и Маяковский с Сергеем. Штурман наш сачковал, но ему работы и без нас хватало. Эскадрилья Шидловского пока так и оставалась в Ревеле, вот он с ними и летал на задания, натаскивал штурманов. А Смолин не вылезал из нашего «Муромца», готовил самолёт к перелёту в столицу. Или просто не вылезал. Как ни заглянешь в кабину, а у него инструмент разложен, ветошь вокруг набросана, и сам весь в масле перемазан. Регламентные работы, никуда не денешься. Все в курсе, что самолёт сдавать придётся. Вот и готовился наш инженер к сдаче. И стрелков наших по мере потребности к этому делу привлекал.

А ещё через несколько дней остался наш «Муромец» на аэродроме в гордом одиночестве. Сначала авиарота почти в полном составе перелетела в Либаву, вернулась на своё прежнее место базирования. Но и там, насколько я понимаю, надолго она не задержится, будет передислоцироваться ближе к линии разграничения войск, к фронту. За ними своим ходом и железной дорогой перебазировались мастерские с техсоставом.

Вслед за ними перелетела и эскадрилья Шидловского. И тогда-то и остались мы одни на аэродроме. Ну, как одни. Осталась ещё летающая лодка связи. Но она стоит в ангаре по причине плохой погоды и отрицательных температур наружного воздуха.

И в штабе пусто. Все в море.

Наконец-то моё вынужденное безделье закончилось. Выписали Игната. А к перелёту у нас всё давно готово. Семён с Сергеем помогли подхорунжему забраться в самолёт, убрали стремянку, захлопнули входной люк. Лежак для казака давно приготовлен. Нечего ему лишний раз напрягаться. Он, правда, хорохорится, да куда ему против командирского слова и авторитета. Побурчал, не без этого, но смирился.

Запустились, прогрели моторы и покатили на взлёт. Ничего особенного. Взлёт как взлёт, полёт спокойный. Болтанки нет, ветер слабый, облачность низкая, этого не отнять, но мы в облака и не лезли. Так и пошли на трёхстах метрах. Зато видно всё идеально. Сначала, правда, кроме волн внизу никого и ничего, только потом над сушей пошли. Там и веселее нам стало. Даже снизился немного. Люди внизу головы задирают, руками машут, провожают. И во второй половине дня, ещё засветло, садились на заснеженном аэродроме столицы.