немного неуравновешенный тип. Ему, кстати, место не понравилось. Возможно, потому что инициатива от меня была, а он с каким-то подозрением ко мне относится. Чувствует, что у нас с ним идеологические противоречия. Я, видите ли, очень бы хотел Каху за решётку упечь. И его тоже, если будет за что. Даже не из соображений высшей справедливости, а просто из мести. За отца хочу отомстить.

– А ты уверен, что это он послал того головореза?

– Да, уверен. Знаю, что он.

– Понятно, – кивает он.

– Я вот спросить хочу, Юрий Платонович.

– Давай.

– Вопрос сугубо теоретический. Вот, скажем, живёте вы в чудесном доме. Есть в нём недочёты, конечно, и управдом иногда ведёт себя неправильно, и лифт иногда не работает, а порой и крыша протекает.

– Точно это хороший дом? – уточняет с усмешкой Большак.

– Точно! Даже не сомневайтесь. Другого такого не найти. Надо б только дворника нового да управдома, и всё наладится. Вот. И есть у вас соседи. Очень хорошие люди. Отзывчивые, добрые, всегда вам помогут и придут на помощь. Только вот они делают что-то нехорошее, неправильное. Может быть, от их действий людям даже польза есть, или видимость пользы, но только дом от этого незаметно разрушается. Но, честно говоря, и без них разрушителей хватает. Народ в доме шушукается, что управдом идиот, говорят, что в соседних домах люди живут лучше. У них и свет ярче и вода горячее и, главное, еды больше. А эти соседние дома, кстати, смотрят на ваш дом и очень хотят его разрушить. Кто на кирпичи глаз положил, кто на территорию, кто на трубы, что в земле закопаны. И вот вы знаете, неважно как, но точно знаете, что дом ваш будет разрушен и довольно скоро. Но никто вам не поверит, если вы об этом скажете, за дурака примут. В одиночку вы его сохранить не сможете. Единственное, что в ваших силах, это отвести к управдому тех, кто фундамент подтачивает потихоньку. А они ведут себя, как ваши друзья. И, самое главное, вот отведёте вы их, выполните долг, а не факт, что это дому поможет. Мне интересно, что бы вы сделали в такой ситуации, как бы поступили?

– А ты точно знаешь, что он рухнет? – спрашивает Большак после долгой паузы.

Он пристально смотрит мне в глаза, будто пытается проникнуть в голову.

– Рухнет, – киваю я. – Рухнет...

– Значит, нужен план, – говорит он, помедлив.

Это точно. Нужен...

Мы некоторое время сидим молча, а потом, словно спохватившись, он вскакивает на ноги.

– Я же про самое главное забыл. Подожди-ка.

Он выходит из комнаты и через минуту возвращается с коробкой с надписью Sony ТСМ-260

– У тебя же послезавтра день рождения. Вот, это от меня подарок.

– Так раньше времени нельзя. И я вас хотел пригласить, между прочим, отметить это дело в семейном кругу.

– Отмечать нужно со своими сверстниками, – наставительно говорит он.

– Так я ещё не обзавёлся знакомствами среди пенсионеров, – хмыкаю я.

Он смеётся.

– Незачем тебе с пенсионерами развлекаться, вон молодёжи сколько вокруг. Каждому овощу своё время. Ну, посмотришь уже что там или нет?

Знаю я что там, но дорогой подарок меня не радует. Наоборот, даже тяготит. Я достаю красиво упакованный магнитофон. Чёрный, с кнопочками, которые лизнуть охота, с отделением для кассеты, на дне которого встроен оранжевый прямоугольничек со скруглёнными углами. Прелесть просто. Чудо инженерной мысли. Размером меньше листа писчей бумаги, толщиной сантиметра в четыре.

– Спасибо большое, – говорю я. – Правда, я тронут. Но мать убьёт если я такой дорогой подарок приму.

– Не убьёт, – машет он рукой. – На вот ещё, держи.

Он протягивает несколько кассет Maxell.

– Там некоторые с записью. Я не знаю, что ты слушаешь, поэтому подборка разношёрстная немного.

Я ставлю первую кассету не читая надпись карандашом, и это оказывается Высоцкий.

«Разницы нет никакой между Правдой и Ложью

Если, конечно, и ту и другую раздеть», – поёт он голосом Жеглова.

Это, как гадание. Первая фраза и вот тебе предсказание и пища для размышлений. Есть у нас на Руси Пушкин да Высоцкий, а другого и не надо…

Я долго сижу у Большака и слушаю вместе с ним Владимира Семёновича. Голос его льётся, как живой, да он и есть живой.

– Делай, что должен, – говорит мне на прощание Юрий Платонович. – Это всегда лучше всего.

Я выхожу с коробкой под мышкой. Ясно, что он видит во мне сына, поэтому и… поэтому и вот это всё. Или есть ещё что-то чего я пока не понимаю? Все эти блага, которыми Платоныч меня осыпал, для чего они или почему? Могу себе признаться, он мне нравится. Но достаточно ли я его знаю… Я сажусь на очищенную от снега деревянную лавочку в аллее, тут же, неподалёку от его дома. Кладу коробку на колени и долго сижу, глядя перед собой.

Значит, нужен план. План нужен, значит… Мда… Будет вам план… Будет!

На следующий день после школы я еду в магазин. Успеваю зайти домой, пообедать, взять сумку через плечо, положить в неё «Соньку» и тогда только выдвинуться в путь.

Лида уже изнывает от ожидания.

– Сегодня, – шепчет она тоном, не терпящем даже намёка на возражение, – я до четырёх. Как закончишь, сразу идём ко мне! Я тебя уже заждалась.

– Хорошо, голубка моя, – открыто улыбаюсь я. – Я уже и сам заждался!

Тётя Люба просит меня подбить кассовые ленты с чеками, как в прошлый раз. Потом я помогаю в подсобке, провожу инвентаризацию остатков и пью с ней чай.

– Сможешь в субботу выйти? – спрашивает она.

– Конечно смогу. Я же, как пионер, всегда готов да ещё и к труду, и к обороне.

– Хороший мальчик, ешь сырок, «Пошехонский», мой любимый, свежий-пресвежий, только после обеда привезли. Хочешь с хлебом с маслом?

– Нет, спасибо, я обедал. Уроков мало было, комсомол меня не дёргал, барышни не атаковали. Так что всё успел и весь ваш сегодня.

– Бедный, нет тебе покоя, – смеётся она. – Особенно от девок, да? Отбоя нет, точно?

– Ну, не так уж прям совсем, я же Ален Делон какой-нибудь.

– Ты у нас ещё лучше,