– Наверное, вы могли бы выстрелить с этого холма?

Русский ненадолго задумался.

– Да, я могу застрелить человека с этой позиции, – сказал он в конце концов. – Но откуда я буду знать, что это нужный человек? С такого расстояния я не могу разглядеть лицо. Я должен убить именно того, кого нужно, вот в чем все дело.

Против такого аргумента возразить было нечего.

– Но в таком случае... Вам придется ползти.

– Я умею ползать.

– А как вы выберетесь, если убьете его?

– На этот раз будет только рекогносцировка. Но когда я застрелю его, то буду ждать, пока не стемнеет, а потом вернусь тем же путем, которым добирался туда.

– Но они пустят в дело минометы, артиллерию, возможно, даже напалм. Это их обычный образ действий.

– Да, я могу погибнуть.

– Сгореть в напалме? Это неприятно. Мне пришлось услышать много криков, пока этот дьявольский студень сжигал мясо прямо на костях. Это длилось всего один момент, но у меня сложилось впечатление, что это был очень продолжительный момент.

Русский лишь пристально взглянул на него, как будто не узнавая, хотя они прожили бок о бок целую неделю, а до того детально изучали вместе фотографии и макет Додж-сити.

– Мой совет, товарищ брат, – сказал Хуу Ко. – Вам стоит воспользоваться этой ложбиной; она тянется примерно на триста метров. Вам придется передвигаться в темноте, со всей возможной маскировкой. У них есть приборы ночного видения, и они будут следить за подступами к базе. Но эти приборы, к счастью, не дают стопроцентной видимости. Это будет долгая охота, тяжелая охота. Я могу только надеяться на то, что она будет вам под силу и что ваше сердце окажется достаточно сильным и чистым, чтобы выдержать все это.

– У меня нет сердца, – ответил одинокий человек, – Я снайпер.

* * *

На первую рекогносцировку Соларатов не взял свой футляр, в котором, как всем теперь было ясно, хранилась его винтовка. Он не взял вообще никакого оружия, кроме спецназовского кинжала, черного, тонкого и зловещего.

Он ушел с наступлением сумерек, облаченный в пестрый камуфляж, и походил больше на ходячую болотную кочку, чем на человека. Саперы за глаза называли его не Одинокий и не просто Русский, но, с извечной солдатской непочтительностью ко всему на свете, Человек-лопух, потому что он выбирал для маскировки мясистые плотные листья, которые должны были нескоро увянуть. Он скользнул в заросли слоновой травы и уже спустя несколько секунд стал невидим.

Хуу Ко отметил про себя, что его техника была совершенно исключительной – мастерство в чистом виде. Он двигался чрезвычайно медленно и плавно, передвигал каждую часть тела по отдельности, причем таким образом, что само передвижение было практически, незаметно. Да разве могло обычному человеку хватить терпения для того, чтобы совершить такое путешествие?

– Он сумасшедший, – шепнул один из саперов другому.

– Русские все безумцы, – ответил тот, – Это видно по их глазам.

– Но этот по-настоящему сумасшедший, – настаивал первый. – У него мозги набекрень!

Саперы тихо сидели в подземелье; это была сложная система туннелей, выстроенных в год Змеи, 1965 год по счету европейцев. Они готовили пищу, с наслаждением купались под устроенными на скорую руку душами и воспринимали происходившее с ними как своеобразное увольнение. Это было прекрасное время для людей, которым приходилось участвовать в тяжелых боях и которые имели по несколько ранений каждый. По крайней мере шестеро из них имели звание «Брат десяток». Это были тренированные опытные профессионалы.

Хуу Ко в это время изучал фотографии или сидел в траве на вершине холма и рассматривал в подзорную трубу лежавший в полутора тысячах метров от него уродливый форт, такой чужеродный на земле его любимой страны, насильно всаженный сюда пришедшими из-за моря людьми с совершенно иным образом мышления, строем чувств и полным отсутствием ощущения истории.

Он ждал, разглядывая травяное море. Рука сильно болела, он с трудом мог шевелить пальцами. Когда созерцание надоело ему, он вынул из кармана кителя книгу на английском языке. Это был «Властелин колец» Дж. Р. Р. Толкиена, очень занимательная книга. Она позволяла ему на время позабыть о реальном мире, но когда ему все же приходилось отвлекаться от приключений Фродо, он вновь возвращался к огневой базе Додж-сити и самому главному вопросу: когда же вернется снайпер?

* * *

Огненные муравьи были только первой из многих напастей. Привлеченные запахом пота, они протискивались в складки кожи на его шее, яростно кусали и пировали его кровью. Он являл собой неожиданный банкет для мира насекомых. После муравьев появились и другие. Москиты, крупные, как американские вертолеты, зудели ему в уши, липли к лицу, неслышно кусали и улетали с раздутыми брюшками. Что еще? Пауки, клещи, травяные блохи, стрекозы, целое многоногое войско, примчавшееся на запах испарений, которые испускает душным тропическим утром потеющий человек. Но не мухи. Мухи – для мертвых, к тому же, возможно, мухи питали к нему своеобразное уважение. Он не был мертвым и, кроме всего прочего, за время своей жизни предоставил им немало пищи. И поэтому они не трогали его.

Не то чтобы Соларатов ничего этого не чувствовал. Нет он чувствовал все это очень хорошо. Он чувствовал каждый укус и каждый укол; все его волдыри и опухоли зудели и чесались точно так же, как и у любого другого человека. Но он, в отличие от всех остальных, умел не допускать сигналы приходящие от органов чувств, до головного мозга. Этому можно научиться, а на высшем уровне мастерства, в среде людей, не просто выделяющихся своей смелостью, силой воли или навыками, но и на самом деле лучших в мире, сверхъестественные умения являются самой обычной вещью.

Сейчас он лежал в слоновой траве примерно в сотне метров от выложенного из мешков с песком оборонительного периметра базы Додж-сити, как раз перед двойным ограждением из размотанной в спираль колючей проволоки. Он четко видел выставленные со всех сторон клейморовские мины и наполовину засыпанные землей взрыватели мин большей мощности. Он также хорошо слышал американский рок-н-ролл, ревущий из транзисторных радиоприемников, которые, кажется, таскали с собой все молодые солдаты, и слушание этой музыки было его единственным развлечением.

«Не могу я, не могу я, не могу найти удовлетворенья»,[42]– громко и надрывно вопил кто-то, и Соларатов понимал, что ему тоже не приходится рассчитывать на какое бы то ни было удовлетворение.

Морские пехотинцы выглядели невыносимо неряшливыми. Во время своих операций ему доводилось видеть в непосредственной близости и израильтян, и представителей специальньк авиационно-десантных сил британской армии, и даже легендарных американских «зеленых беретов»; все они выглядели, как и подобало нормальным войскам. А эти мальчишки считали, что для них война уже закончилась; они были хуже, чем кубинцы или ангольцы. Они слонялись по лагерю, загорали, играли в свой футбол, больше похожий на драку, чем на спортивное соревнование, или бейсбол, или баскетбол, украдкой курили коноплю, дрались между собой и даже напивались. Часовые по ночам спали. Офицеры не утруждали себя бритьем. Никто не ходил в чем-то хоть сколько-нибудь похожем на обмундирование, а большинство целыми днями шлялось в шортах, нижних рубашках (или вовсе без рубашек) и купальных тапочках.