— Ушли выбирать зеркала.

А там двор… Ищи-свищи…

Ай да парни… такого морского волка надули!

На душе… хоть закрой глаза и вой, как дикая собака Динго.

Вот ведь нашли отмычку — морскую душу… Увидели на мне тельняшку… А я и рот раскрыл. Украли, да не просто, а еще и плюнули в морду. Не гляди на мир через розовые очки!

Было жалко денег. Жалко было еще чего-то другого, что они украли у меня. Может, это что-то было дороже всяких денег.

Я не скоро успокоился. Противнее всего было представить, как они смеялись надо мной. Пили где-нибудь коньяк, закусывали шоколадом — и смеялись. Смеялись, как ловко провели меня. Почему-то мне казалось, что они обязательно жрали шоколад. И это было особенно неприятно и обидно.

Как же я не разгадал, что они стервецы? Это же можно было слепому увидеть. Как они распахнули дверцы машины сразу с обеих сторон! Обычный пассажир так не делает. Обычный пассажир немало повозится с дверцей, прежде чем сядет в машину.

Ах ты, старый, ржавый якорь! И никакой ты вовсе не морской волк. Ты обыкновенный старый якорь. Ржавый, и к тому же в ракушках.

Нет, надо покончить с такси. Что есть прекраснее, шире, чище моря? Что есть крепче, надежнее, бескорыстнее морской дружбы? Сколько раз я решал окончательно и бесповоротно вернуться в свою стихию, но — о, мой слабый характер! — снова оставался на берегу.

…Я колесил по городу. Пассажиров — уйма. На вокзалах — очереди. У гостиниц и ресторанов — отбоя нет. В моей машине прочно прижились топкие запахи яблок. Их везла с юга загорелая курортная братия, везли молодые, розовощекие парни с черными усиками, хозяева фруктовых рядов на московских рынках. По вечерам, я знал, курортная братия покупала с рук у театральных подъездов билеты, а молодые хозяева фруктовых рядов валом валили в «Арагви» и поздно разъезжались с притихшими, полусонными девчонками.

Не по душе мне было все это. Не по моей морской душе.

И еще мне разбередила сердце одна негритянка. Она приехала в Москву на Международный конгресс женщин из далекой африканской страны, которая называется Нигерией. Воды теплого океана штормили у ее берегов. Как сильно пахли там водоросли и какие красивые медузы плавали в зеленой воде!

Шли корабли мимо берегов, на которых зеленели пальмы.

Листья у пальм будто вырезаны из железа. Такие листья, что их хочется потрогать рукой.

Все это виделось мне с ускользающей ясностью, как в детском сне. Я ведь бывал в Африке, и встреча с ней здесь, в Москве, была для меня приятна.

Негритянку звали Кристиана. У нее были выпуклые ласковые глаза, толстые добрые губы. Она знала несколько русских слов, и, когда мы шли курсом гостиница «Юность» — Кремль, она, прижавшись лбом к боковому стеклу, говорила:

— Москва… здороф, очшень здороф… Красиф Москва.

И еще я возил двух учительниц. Они тоже были участниками конгресса. Одна из них, тонюсенькая и белюсенькая, из Риги. Я готов был возить ее бесконечно, ведь она была моей родной сестрой, у нас была одна мать — милая, грустная Балтика. Мы вспоминали белые ночи, тоскующий свет над серой водой, над синими лесами, над коричневыми валунами, над темными блюдечками озер. Другая была с востока, с узкими черными глазами, с черным жгутом косы, перекинутой через плечо на грудь. Она была с Байкала, буряткой. И тихо, певуче говорила о своем чудо-море, о закатах над тайгой, о цветах жарках, милых глазах Сибири.

Где мы только не побывали с ними! У каких только магазинов не ждал я их и не радовался вместе с ними их маленьким радостям — покупкам! Наверно, они уже не так усердно думали о разоружении, о мире. Мир для них был в этих покупках, которым они тихо радовались, и в том неутомимом узнавании жизни, которому они отдавались с ясной непосредственностью.

Мне было хорошо с ними. Кусочек моря все время был со мной.

И когда я высадил их и они остались на Ленинских горах, мне вдруг стало грустно, будто я потерял что-то очень дорогое, без которого не прожить.

…От Сокола до Серебряного бора сели три рослые девушки. Шесть обнаженных молодых плеч, налитых, округлых. Два плеча в частых веснушках были рядом со мной. Но мне не было до них никакого дела. Девушки о чем-то разговаривали, но я не слышал ни слова.

Я думал о себе. Я думал о том, что завтра подам рапорт, сдам машину, получу расчет и подамся в Одессу. Прости-прощай, столица Москва!

Одна из девушек заметила:

— Дядечка, вы случайно аршин не проглотили?

— Ныне метрическая система мер.

Девушки прыснули. Задрожали веснушки рядом со мной. Но это меня ничуть не развеселило.

Людей на дороге точно сельдей в добром косяке — не пробьешься. На меня никакого внимания. Оглянутся и шагают дальше, не сворачивая. Дескать, мы, пешеходы, тут полноправные хозяева, а ничуть не вы, шоферня. Стал давать сигналы — милиционер пригрозил своим полосатым жезлом. Куда податься? Советую девочкам сойти. Говорят:

— Ничего, строгий дядечка, ничего, нам не к спеху.

Вот и лес. Наконец-то! Тут народу меньше. Люди переваливаются через канаву и растекаются по лесу. Всюду под деревьями белеют спины, животы, плечи. Еловой шишке некуда упасть.

Я дал газ и взял курс на реку. Как же! Эти девчонки должны обязательно купаться. Упитанные девчонки должны купаться во что бы то ни стало!..

Полуголые люди, как у себя дома, ходили по шоссе, лениво уступали мне дорогу. Ребятишки сидели прямо на асфальте. Асфальт, наверно, теплый. Услышав мой сигнал, ребятишки, не оглядываясь, бежали к канаве. Оттуда летели в меня горсти песка, бумажные стаканчики из-под мороженого.

Черт возьми, не словчи Сашка Чуфаров, и я грел бы свою спину на ласковом солнышке! Ай да Сашка, обрек своего дружка на невыносимые муки души.

Но ничего, нет худа без добра… Сегодня я столько передумал, что уж хватит, терпение полилось через борт.

Никому не приведи бог родиться с таким характером, как у меня. Вечно будет страдать и мучиться от своей нерешительности. Бедные, бедные бесхарактерные люди! Как я жалею вас! Сколько вам приходится переживать из-за каждого пустяка! Я-то уж по себе знаю, что это такое.

Тешу себя надеждой: освобожусь от груза — выкупаюсь.

Эх ты, жизнь моя, тоска-печаль!..

Высадил голые плечи. Гляжу: туфельки долой, шагают по песочку голые ножки… Хоть оглянулись бы, помахали бы ручкой таксисту. Ведь сколько минут вместе, плечо в плечо просидели! Неужели