доказательств, кроме видеосъемки, которую он сохранил в ноутбуке. Ее необходимо было стереть, причем так, чтобы было невозможно ее восстановить.

Шраттер сразу отошел на второй план. Для Йоны стало намного важнее успеть уничтожить все следы.

Или сразу позаботиться о возвращении домой. Вернуться к родителям, считая университетскую эпопею завершенной.

Но это не помогло бы, если на него заявят. А что, если у кого-нибудь есть доказательства? Начальник полиции Аккерманн тоже спрашивал Йону о дроне. Это означает, что ему сообщили. Вопрос только кто именно. – Сами Хельмрайхи?

Йона вышел из административного здания с ощущением, словно на ногах у него висят свинцовые гири. Он был слишком неосторожен, рассчитывая на глупость и невнимательность других. Потому что в его родном городе все прошло бы без проблем.

Как только он оказался на улице, вновь зазвонил мобильник. Йона видел, как он вибрировал у него в руке, предполагая, что это еще один звонок от Тима или уже даже из полиции. Но это была Марлен. Он с облегчением нажал кнопку ответа.

– Мы можем увидеться? – спросила она вместо приветствия. – Хочу тебе кое-что показать.

Они встретились в дальнем уголке кампуса недалеко от парка, в котором располагался замок Deluxe. Марлен держалась напряженно, постоянно оглядываясь. Лишь когда они дошли до скамейки, расположенной в нише высокой самшитовой изгороди, она остановилась и села.

– У тебя странная походка, – констатировала она. – Мышцы болят?

– Типа того. – Он одернул рукава куртки вниз, чтобы скрыть кровоподтек на локте. – Так что ты хотела показать?

Марлен посмотрела на сумочку, которую поставила между собой и Йоной:

– Ты помнишь, я нашла аккумулятор от мобильника в грядке, которую сделал Эрих?

– Да, конечно.

– Мне не давало покоя, что он копал той ночью. Так вот, я была там еще раз и немного повозилась в земле. – Она достала из сумки небольшой непрозрачный пластиковый пакет.

Сначала Йона увидел только лежащую в нем цветочную луковицу:

– Ага, так он просто занимался садоводством?

Она склонила голову набок:

– Не только. Совсем рядом с этой луковицей я нашла кое-что еще. Разве не видишь?

Он взял пакет у нее из рук. Теперь он увидел кусочек узкого изогнутого пластика, который переливался синим цветом. В голове у Йоны всплыло воспоминание.

– Похоже на осколок от очков.

– Точно, – подтвердила Марлен. – И знаешь, кому они принадлежали?

Йона отчетливо представил себе эту картину. Его первый день в университете, его совершенно эксцентричная выходка и доцент, растерянно поправляющий очки со следами починки.

– Это когда-то были очки Лихтенбергера, верно?

– Именно так я и подумала. – Марлен взяла пакет и посмотрела сквозь него на неяркий солнечный свет. – Очевидно, они сломались. Интересно, почему Эрих их закопал. Лихтенбергер покончил с собой. Зачем прятать вещи, которые ему когда-то принадлежали? Для чего?

У Йоны усилились недобрые предчувствия, ведь Марлен была совершенно права. Ни один человек, если у него есть хоть немного мозгов, не стал бы закапывать сломанные очки, принадлежавшие покойнику.

Разве только в том случае, когда самоубийство не было самоубийством. Йона закрыл глаза и попытался представить себе, что именно произошло. Кто-то схватил Лихтенбергера, поволок его в аудиторию, где уже была приготовлена петля. Как-то заставил его залезть на стул, накинул ему петлю на шею и потом оттолкнул стул.

Это по-прежнему казалось ему бессмыслицей. Ну хорошо, Лихтенбергер мог потерять очки, сопротивляясь. А потом… убийца на них наступил. Так, все постепенно начало проясняться. Раздавленные очки были веским доказательством того, что в помещении был еще один человек, или даже несколько. И это было не в интересах убийцы.

Но Эрих спрятал очки совершенно необычным образом. Почему бы просто не выбросить их в большой мусорный контейнер в городе? Их никто не искал бы, не было бы никакого риска.

Ответ был очевиден. Потому что он не сам убил Лихтенбергера, а «прибрал» за кем-то и хотел оставить у себя в руках средство давления. В грядке он мог бы найти кусочки от очков в любой момент, если бы они ему понадобились.

– Эрих все-таки оставляет следы, – пробормотал Йона.

Марлен крутила пакет в руках.

– Может, стоит пойти в полицию?

– Нет.

Он ответил ей, а в это время у него в голове сложились и другие части головоломки. Аккерманн сидел вместе с Гиллес, Беатой Лихтенбергер и Мартином, а до этого, конечно, и с Земаном. А что, если полиция тоже была в числе тех, кто прикрывал Шраттера? Если подумать, то автомобиль, на котором ездил Аккерманн, был действительно несколько дороговат для полицейского, даже если он работает на руководящей должности. А что, если весь Ротенхайм был заодно и старался замять все, что необходимо, чтобы не лишить репутации университет и, соответственно, не потерять богатых студентов?

А еще эта фраза, которую прокричал архитектор, прежде чем выскочить из комнаты: Послезавтра позаботимся об этой проблеме окончательно и устраним ее раз и навсегда.

Так что начальник полиции знал о том, что Йону необходимо устранить с дороги, и согласился на это. Нет, ни в коем случае нельзя идти в полицию, надо просто сбежать. У него был еще один день, чтобы все подготовить, а потом уехать домой. Удалиться на пятьсот километров от этого безумия.

Вот только прощаться с Марлен будет тяжело. Уже сейчас ему было больно от одной лишь мысли об этом.

– Послушай. – Он взял ее за руку, внутренне готовый к тому, что она отнимет ее. Но Марлен лишь вздрогнула от неожиданности, и только. – Я последую твоему совету и исчезну отсюда. Три дня назад меня избили в саду у Хельмрайхов, а сегодня я слышал, как отец Тима сказал, что эта проблема послезавтра будет устранена. Навсегда. – Он чувствовал, как глаза наполнились слезами, отчасти от страха, отчасти потому, что ему было невыносимо представлять, что придется бежать.

Марлен нежно погладила его по лицу:

– Обычно я сказала бы, что ты зря беспокоишься, но после того, как я недавно сама слышала слова тех, у кого в доме ты живешь… – Она замолчала, не закончив фразу. – Ты здорово влип со своими посланиями.

Он безвольно кивнул:

– С моей стороны было невероятно глупо так поступать. Но хоть перед тобой я могу за это извиниться. Мне действительно очень жаль.

– Для меня это не важно. У меня нет красных занавесок. – Ей почти удалось заставить его улыбнуться в ответ.

– Я буду скучать по тебе, – мрачно сказал он.

– Будем на связи. И может быть, ты вернешься, когда все закончится?

Он поднял глаза:

– А как же я узнаю, что оно закончилось? Я еще даже не знаю, что именно должно закончиться.