Каждый привал все ветераны настороженно наблюдали, как огромный барс принимался вылизывать виски юноши. Каждый из них непроизвольно тянулся к оружию, но Юко и Такеши зорко следили, чтобы никто не смел мешать зверю делать свое дело.

Иногда Гурхан исчезал из поля зрения на несколько колоколов, но обязательно возвращался обратно, находя отряд по каким-то только ему понятным следам.

Сначала сотник, не доверяющий никому на свете, недовольно заворчал на подобные отлучки, но кузнец быстро успокоил его, напомнив, что зверь ни от кого не берет пищу, а возвращается в лагерь всегда сытым. Гурхан охотился, тем самым избавив всех членов отряда от необходимости заботиться о свежем мясе.

Только Юко он позволял гладить и ласково трепать себя по морде. Только от нее брал лакомство, которое она умудрилась сохранить во время побега из сераля. Суровые воины недовольно ворчали и держали руки поближе к оружию, видя, как она играет с огромным хищником, но Гурхан ни разу не позволил себе применить даже десятую долю своей силы, не говоря уже о выпущенных когтях. Иногда, разыгравшись, он толкал девушку огромной башкой чуть сильнее, чем требовалось, и она беспомощно валилась на расстеленную кошму, но барс тут же укладывался рядом и, тихо пофыркивая, принимался ластиться к ней, словно извиняясь за свою неловкость.

Однажды Топ-Гар, не выдержав такого зрелища, спросил у спокойно стоящего рядом Такеши:

– Слушай, Медведь, а ты не боишься, что эта зверюга однажды не рассчитает силу и лишит тебя невесты? Как ты можешь вот так спокойно стоять и смотреть на это безобразие?

– Нет. Я не боюсь. Он не для того защищал ее в серале и помог выбраться оттуда, чтобы убить здесь, на свободе. Пойми, сотник, это не простой зверь. Иногда мне кажется, что в нем заключена душа кого-то, кто очень хочет помочь хозяину. Вывод напрашивается сам. Ведь когда все это началось, его мать была жива.

– Душа Расула? Великие боги, только этого не хватало! Оборотень?! Ты это хочешь сказать?

– Нет. Это не оборотень. Там, далеко на востоке, я прошел через страну, где верят, что душа человека воплощается в то животное, которое близко к усопшему по его образу жизни. Они называют это кармическим перевоплощением. Хитрый и лживый обращается лисой, храбрый и сильный – львом, тигром…

– ...или барсом, – закончил за Такеши Топ-Гар.

– Не знаю, насколько они правы, но после всего, что с нами случилось за эти дни, я готов поверить во что угодно. Боги! Я готов поверить в переселение душ, молиться ослиному дерьму, лишь бы удалось вытащить его из тех миров. Верни его, Такеши, пожалуйста. Верни, и я рабом буду твоим. Свою душу тебе отдам, заложу вместо его души. Делай что хочешь, возьми все, что у меня есть, включая мою жизнь, только верни его! – неожиданно взмолился Топ-Гар, вцепившись в одежду Такеши и тряся его с такой яростью, что огромный островитянин зашатался.

Осторожно оторвав от себя руки сотника, Такеши сжал его запястья и тихо ответил:

– Я делаю все, что в моих силах, но я не бог. А жизнь твоя мне не нужна. Я сам готов стать его рабом, лишь бы он вернулся. Помнишь тот день, когда вы нашли меня в степи, умирающим от жажды. Так вот в тот же вечер в замке я рассказал ему об одном обычае моей страны. Спасший жизнь человека становится хозяином спасенного до тех пор, пока тот не отплатит ему тем же или пока хозяин не решит, что спасенный отслужил свою жизнь. Он отказался.

Я уже говорил, что обязан хозяину всем, даже собственной жизнью. Так неужели же ты думаешь, что я не сделаю для него все, что в моих силах? Все. Понимаешь, сотник? Все!

– Прости, Такеши. Просто он для нас как сын. Один на всех. Старики крепятся, но отчаяние все чаще прорывается в их словах. Если он не очнется, значит, мы не смогли уберечь его. Не сдержали слова. Не исполнили клятву крови. Тридцать прошедших огонь и воду ветеранов не смогли уберечь одного юношу. Одного. Одну надежду на всех. И тех, кто здесь, и тех, кто еще должен прийти. Спасли свои старые шкуры ценой мечты.

– Не смей даже думать так, сотник! – неожиданно загремел Такеши, схватив Топ-Гара за плечи. – Сам не смей, и людям своим запрети! Только вера и сила могут вернуть его. Вера в его силы и сила тех, кто рядом с ним. Он вернется. Обязательно. Иначе мне останется только сделать себе сепукку. – Тряхнув сотника в последний раз, Такеши отошел в сторону и, присев на колени, замер, превратившись в статую.

Топ-Гар растерянно посмотрел на стоящих неподалеку ветеранов и перевел взгляд на Юко, вышедшую из-под навеса. Девушка быстро подошла к сотнику и, посмотрев ему в глаза, негромко сказала:

– Он прав. Мы не можем отчаиваться. Не имеем права. Он вернется, ведь слишком много жизней зависят от него, и он это знает. А это значит, что он вернется.

– Хотелось бы знать, когда, – грустно улыбнулся Топ-Гар.

Юко развернулась, чтобы вернуться под навес, когда сотник остановил ее очередным вопросом.

– А что такое эта ваша сепукка?

– Сепукку, – машинально поправила его Юко и, помолчав, ответила: – Обычай, когда человек, потерявший лицо, честь, вскрывает себе живот.

– Сам?

– Да. Сам. Выпускает себе кишки на ладони. Для этого есть специальный ритуальный нож, кусункобу. Он есть у каждого самурая. Есть и у Такеши.

– А как же ты? Как же он сможет оставить тебя?

– Я последую за ним. Я дочь самурая, и у меня тоже есть честь.

– А нож?

– Он мой муж. Я могу взять его нож, – коротко ответила Юко и вернулась к Ал-Тору.

– Прав был старик. Характер у нее как булатный кинжал. Ни страха, ни трепета, – тихо сказал Топ-Гар, глядя вслед девушке.

* * *

Так долго ожидаемое пробуждение Ал-Тора наступило на третью дневку отряда. Гурхан, как обычно вернувшись с удачной охоты, улегся над головой юноши и принялся осторожно вылизывать ему виски. Такеши и Юко молча сидели у носилок, внимательно следя за действиями барса.

Неожиданно Ал-Тор застонал и попытался отвернуться от длинного языка, без устали натиравшего ему висок. Такеши моментально оказался на ногах. Юко принялась отводить барса подальше от юноши, а ее жених уже осторожно вливал воду в растрескавшиеся от жажды губы.

Поперхнувшись, Ал-Тор закашлялся и Такеши подхватил его под голову, приподнимая и помогая вдохнуть. Кое-как успокоив дыхание, Ал-Тор повторил попытку и, напившись, тут же попытался встать. Но ничего не вышло.

Руки и ноги юноши, словно разом утратили всю свою силу и гибкость. Все, чего ему удалось добиться с третьей попытки, это приподняться на локте. С трудом сфокусировав взгляд на сидящих рядом, Ал-Тор медленно провел ладонью по лицу и хрипло прокаркал:

– Кажется, это становится дурной привычкой.

– Что именно, хозяин? – спросил Такеши, не пряча довольной улыбки.

– Валиться в обморок. Ради всего святого, кто умудрился притащить сюда этого зверя? Вы что, решили скормить меня ему?