— Не выходите на улицу! В пабе через дорогу пожар! Это все из-за меня. Я не должен был этого делать, но там внутри плохие люди.

— Да, да, очень плохие. Каждый раз, когда я прохожу мимо с ребенком, они говорят нехорошие вещи, и это меня так пугает! Скорее заходите, — говорит она, хватает меня за руку и вместе с ребенком ведет к себе домой.

Я выглядываю в окно из-за занавесок. На улице завывают сирены пожарных машин.

— Я попаду в тюрьму… — Я смотрю на мисс Икбал, сегодня на ней маска только на половину лица, и у нее ужасно добрые глаза. Она выглядывает на улицу вместе со мной; открываются передние двери паба, на улицу, кашляя и задыхаясь, выходят люди, я ужасно напуган. — Мне пора делать ноги, — говорю я мисс Икбал, — они придут за мной!

— Там плохие люди, но ты хороший человек.

— Ага, но меня сейчас повяжут, — говорю я ей, — ага, точняк. Они узнают, что это я, точняк, узнают.

— Да, ты должен идти. Нужно торопиться! Но тебе нельзя идти в таком виде!

Она ведет меня в другую комнату и заставляет надеть одно из тех платьев, в которых выходит на улицу. Она говорит, что это паранджа. Я хотел ответить ей, что мне не нравится эта паранджа, потому что раньше они были спонсорами «Хибз», — я видел старую фотографию, на которой Джордж Бест надел такую поверх формы «Хибз». Но на самом деле все изменилось, и теперь, если бы Джордж Бест был еще жив, вы бы не увидели его в такой штуке. Поэтому я ее надеваю.

Ага, клевая здесь сеточка. Мне почти ничего не видно, не слышно и все такое. Канареечно-желтую куртку я запихиваю под платье, потому что это куртка Мориса, а я не один из тех плохих людей, которые занимаются такими вещами за деньги или одежду. Точняк. По ступенькам спускаться неудобно, но я прощаюсь с мисс Икбар, выхожу на улицу и иду мимо пожарных машин.

Ага, видно не очень хорошо, и все вокруг размыто еще сильнее из-за дыма, который идет из паба.

Вот в «скорую помощь» несут плохого Эвана Баркси, с одной стороны лицо у него совсем обгорело. Его брат, Крейг Баркси, смотрит на меня, прямо мне в глаза, как будто знает, что это я, и я оборачиваюсь, когда он говорит:

— Чего уставилась, сраная пакистанская шлюха, это мой брат!

А вокруг ходит полиция, и мне хочется сказать: «Это был я, это я сделал, чтобы отомстить за малышку Джинти…», но вместо этого я просто иду мимо. Собралась большая толпа, интересно, откуда они все взялись, ведь сегодня не играют, никакого Райана Стивенсона, и полицейские пытаются отвести всех в сторону, но из паба продолжают выносить тела, поэтому я иду дальше.

Ох, мне это совсем не нравится, точняк, совсем. Нужно убираться отсюда, точняк, точняк…

— Пакистанская шлюха!

Ох, точняк… ага… ага…

— Вас сюда не звали!

Я продолжаю идти, ага, ага, продолжаю, точняк…

— Я думал, вас не выпускают на улицу одних! Спорим, это была она! У этой шлюхи-террористки под одеждой наверное еще одна чертова бомба!

— Оставь ее, это был придурок в канареечно-желтой куртке, я видел его на камере!

Все это неправильно, точняк, неправильно. Я все иду, пока не дохожу до подъезда Мориса. Я захожу внутрь, потому что домофон и замок совсем сломаны, на цыпочках поднимаюсь на его этаж, там ужасно воняет кошачьей мочой, точняк, достаю канареечно-желтую ветровку и вешаю ее на ручку его двери. Я слышу, как кто-то выходит из своей квартиры, и поэтому сбегаю вниз по лестнице, придерживая юбку, чтобы быстрее перебирать ногами. А на улице по-прежнему полное безумие, приехала еще одна «скорая помощь» и еще больше полицейских.

Я проскальзываю в переулок и припускаю в сторону Полворта. Я иду, точняк, я все иду по улице до самого конца. Иду не останавливаясь, я чувствую себя странно в парандже, но я не стал ничего говорить на этот счет мисс Икбал, потому что это так мило, что она помогла мне, и еще я думаю о том, что мне придется очень долго идти до Пеникуика, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк, точняк…

Слава яйцам, существует такая игра, как гольф! Мы с Ронни с самого утра играли на пафосном «Сент-Эндрюсе», а потом я отвез этого придурка в аэропорт. Он купил мне классный набор клюшек, и я сразу воспользовался им по назначению: сделал засранца на два удара — 75 на 77! Он поначалу все не верил, даже начал спорить, говорил, что этого не может быть, что у него пятый гандикап. Я ответил на это, что про гандикапы знаю все, что нужно, потому что максимальный, сука, гандикап — это не иметь возможности потрахаться. Он ненадолго улетел по делам в Нью-Йорк, и мне будет не хватать этого засранца, поэтому нужно по-быстрому найти нового партнера для гольфа. Только гольф останавливает мою одержимость мохнатками. Все, сука, из-за этого свинга! Выглядит достаточно просто, но тонкостей там хватает: стойка, проводка, обратный ход, все как на съемочной площадке, когда пытаешься присунуть пташке в задницу, сталкиваешься шарами с Кертисом, который уже засадил ей в мохнатку, а Больной подгоняет тебя и кричит, пытаясь протиснуть поближе свою сраную камеру.

У Ронни на табло сплошное довольство, я ничего ему не говорю, но знаю, в чем причина. Все из-за ебли, и я лично знаком с тем драматургом из Портобелло, с той несостоявшейся ныряльщицей, которая прочищает ему трубы. Только лучше бы они не шухерились за моей спиной, как чертовы дети: мне не важно, кто кого ебет. По этой части я никогда никому не завидовал, правда, должен признать, теперь я завидую каждому. Мы стоим у выхода на посадку, и он говорит:

— Я хочу, чтобы ты тренировался каждый день. Мы должны будем показать все, на что способны, если хотим уделать этих шведских говнюков.

— Датских.

— Неважно, викинги — они и есть викинги. Не забудь позвонить этому жирному, ленивому говнюку Иэну Ренвику, и смотри, чтобы он по первой же твоей команде вставал на задние лапы. Ему хорошо платят за твои тренировки!

— Заметано, — говорю я, а потом добавляю: — Гольф и правда помогает мне выбросить из головы всю эту трахомудию.

— Трахомудию… еще одно из твоих словечек, обозначающих киску, верно? Понабрался у тебя всякого.

— Схватываешь на лету, приятель.

Ронни посмеивается.

— Ну, я подарил тебе гольф, так что мы квиты. Мне было так одиноко после того, как от меня ушла Сапфира, — говорит он. — Чертовски нервное было время. Если бы меня застукали папарацци, то мой договор о расторжении брака… ну, думаю, ты знаешь.

— Нашел кому рассказывать. Пока за тебя не взялись сраные алиментщики, считай, что ты еще ничего не видел, чувак, — говорю я. — Значит, Суицидница Сэл так тебе и не позвонила?

Ронни пожимает плечами и говорит:

— Не-а. Видимо, нам со старушкой Оккупай не суждено быть вместе, — улыбается он.

У него неплохо получается изображать каменное лицо и ясный взгляд, но рожа слегка покраснела, значит гонит, верный знак. Как будто мне есть дело до того, что они спят, — я же сам, сука, их свел. Забавно, что даже те, от кого этого совсем не ожидаешь, могут устроить настоящий детский сад, как только дело дойдет до шпили-вили.