погладил её по плечу. Невольно заулыбался. Девочка отпустила его, побежала в сторону библиотеки.

Келли плавно наклонил голову вправо, затем влево — размял шею. Расстегнул пуговицы пальто, снял его и бросил прямо на железный пол. Хотел снять ещё и белый жилет, украшенный провисающей цепочкой, но решил, что не станет сильно пачкаться в крови. Постучал. Вскоре дверь каюты распахнулась, и перед Джонатаном оказался мужчина в расстёгнутой полосатой рубашке, продемонстрировал волосатую грудь.

— Губерт? — с искусственной улыбкой на лице спросил убийца.

— Угу, — промычал мужчина. — Какие-то проблемы?

— У вас — да, — Келли коротко, но сильно ударил его в лицо, впечатывая в каюту.

Губерт попятился и упал. Джонатан длинным шагом вошёл в комнату, закрыл за собой дверь. Покрутил правым плечом. Губерт быстро поднялся, размазав рукой кровь из разбитого носа.

— Может быть объяснишь?! — прорычал он, разбрызгивая слюни.

Келли молча пнул его ногой в живот. Губерт отлетел к столу, быстро схватил нож. Стал размахивать им перед убийцей, особо не стараясь попасть. Джонатан подождал, когда тот замахнётся и хлёстко ударил его костяшками. Губерт выронил нож, обеими руками сжал вновь пострадавший нос. Келли взял его за рубашку, ударил об стену, вызвав волну негодования в соседней каюте. Повалил противника на пол, сел на него сверху, переставив руки на горло. Рядом лежал утерянный Губертом нож, убийца схватил его и приставил к шее жертвы. Глаза Джонатана горели, он хотел его убить. Схожее он чувствовал в Форест Роу.

— Что ты сделал с девочкой?!

— С Сарой? — Губерт не пытался выбраться, он боялся.

— Именно.

— Ничего такого.

Келли занёс нож над глазом бедолаги.

— Ладно-ладно! — завопил Губерт. — Я хотел с ней… ну… изнасиловать её, в общем. Но ничего не получилось, не переживай. Я только шлёпнул её пару раз по лицу, больше ничего, клянусь!

В Форест Роу Джонатан хотел убить мельника до самого конца. Сейчас же он чувствовал что-то иное. Чувствовал некую ответственность перед Сарой, перед самим собой. Не обязательно убивать человека, чтобы наказать его. Клеймо убийцы вовсе не означает, что он должен убивать и дальше. Пусть от этого не избавиться, но можно бороться.

Он ударил ножом рядом с ухом Губерта, воткнул его в пол.

— Ты навсегда отстанешь от Сары и её мамы, усёк? Как только мы приплывём в Нью-Йорк, ты исчезнешь из их жизни. А если я узнаю, что ты попытаешься связаться с ними, или вздумаешь хоть пальцем тронуть Сару, я убью тебя. Медленно, мучительно, так, чтобы ты умолял меня просто перерезать тебе глотку. Всё ясно?!

— Я понял! Понял.

Джонатан медленно встал. Покинул комнату, смотря на лежавшего Губерта. Вышел, натянул пальто. Он гордился собой. Конечно, не обязательно было избивать его и угрожать ужасной расправой, но Джонатан хотя бы не убил его. Это не могло не радовать.

22.

Обед давно прошёл. Джонатан не собирался больше выходить из своей каюты сегодня. У него было странное предчувствие, словно приближается что-то непонятное. Тут в дверь постучали. Он, нехотя, открыл.

— Доброе день, мистер Кросби, — заговорил улыбающийся мистер Стед. — Вчера я не мог найти вас. А сегодня мне помог ваш товарищ.

— Добрый. Никакой он мне не товарищ. Зачем вы меня искали?

— Глобально — ни зачем. Я просто хотел с вами побеседовать. Знаете, мне так надоели все эти дамы и господа. Хочется более простого общения, а так как третий класс благополучно закрыт, то остаётесь только вы. Пройдёмте на палубу?

— Пожалуй.

Они неспешно направились наверх, минуя закрученные лестницы и мраморные статуи.

— Почему вы не пришли в ресторан, после разговора с капитаном? — поинтересовался Келли. — Мы вас ждали.

— Прошу прощения, но на то была причина. По пути я встретил Гуггенхайма, он упрямо пригласил меня в курительную комнату, в которой собрались подобные ему люди. Им не отказывают. Мы обсуждали политику, философию и прочие темы, которые вас вряд ли заинтересуют.

— Понимаю.

Вышли на палубу, залитую светом. Казалось, что люди со вчерашнего дня не уходи отсюда. Всё было абсолютно так же, как день назад.

— Не люблю я столь долгие путешествия, — произнёс журналист. — Через пару дней успеваешь сделать всё, что только можно сделать. Успеваешь пообщаться со всеми. А потом просто ждёшь.

— Подождём, жизнь от нас никуда не уйдёт.

— Возможно, вы правы. Ах, да! Я не рассказал о том, что узнал у капитана.

— В этом нет необходимости. Разумеется, во всём есть недочёты. Так пусть в моём представлении “Титаник” останется несокрушимой машиной для покорения сил природы.

— Предпочитаете находиться в сладком неведении?

— А вы хотите сказать, что с кораблём всё так плохо?

— Шлюпок не хватит и для половины пассажиров, — немного помолчав, сказал Стед. — Биноклей нет, а скорость слишком велика для манёвра.

— Я же попросил не говорить.

— Ну не могу же я один обладать этой информацией. И знаете, что я думаю. В случае чего, третий класс незамедлительно пустят в расход. За счёт их жизней будут спасены остальные.

— Вы считаете, что это так плохо? Как по мне, довольно справедливо. Третий класс — это чернь, которая по прибытии в Нью-Йорк останется чернью. Разумеется, лучше пожертвовать ими, чем благородными сэрами.

— Ваши слова наполнены рассудительностью. Но в них совершенно нет ничего человеческого. Разве можно вот так разграничивать жизни? — удивился Стед.

— Можно. Я сам был чернью, а для многих останусь ей навсегда. Понимаете, у таких как я, от рождения не было шанса на достойную жизнь. Я могу стать хоть королём Англии, но будут ли люди уважать выходца из грязи? Конечно нет. Вспомню ту же любовную историю, которую я вам рассказывал. С Анной у нас всё было очень хорошо, пока она не узнала, кто я на самом деле. Дитя уайтчепельских трущоб. Каким бы богатым и влиятельным я не был, никто никогда не сможет по-настоящему полюбить меня. Я виноват лишь тем, что родился не в том месте.

— Никто не говорил, что найти настоящую любовь так легко. И не стоит всё мерить деньгами, мистер Кросби.

— Современные дамы всё меряют деньгами. Поэтому для меня понятия “любовь” и “финансовое благополучие” равнозначны.

Их разговор о любви прервала ссора двух джентльменов. Они, высоко задрав огромные носы, пытались перекричать друг друга.

— При всём моём уважении, — крутил пальцем тот, что повыше, — но это абсурд. Шезлонги не должны стоять в тени. Они не для того создавались.

— А я говорю, что должны, — упрямился второй, оттаскивая шезлонг. — Если я хочу поспать в тени, так возьму и посплю.

— Не смейте переставлять шезлонги! Если вы это сделаете, я буду вынужден передвинуть другие.

— Рискните.

Стед