Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но не таков был чел Фрумос. Подкупил он воинов брата своего, и во время боя с турками повернули они копья свои против Дракулы и пронзили его насквозь. А потом отрезал Раду голову брату и отослал её султану в бурдюке с мёдом. По преданию, молвил султан, достав голову Дракулы из бурдюка: «Будь Аллах более милостив к нему, сотворил бы он многое. Не устояла бы империя османов». И приказал султан водрузить голову господаря Влада на высокий кол посреди Константинополя, дабы всем видна была. А ведь и вправду хотел Дракула отвоевать у турок все захваченные ими земли христианские, особливо Константинополь, и возродить там новую Византию. Он и монеты с орлом византийским чеканил уж…
Слушал Ратко слова сии, и кружилась голова его. Думал по первости, что от слабости кружится, от болезни. Проглотил он нехитрую вечернюю трапезу — печёную на углях рыбу да лепинью с сыром, — а всё равно глаза будто слипались. Прикорнул он на постели, слыша сквозь сон скрип пера и голос учителя. И снилось Ратко, что он израненный витязь в тяжёлых чешуйчатых доспехах и нестерпимо давит ему голову шлем с драконом… Мчится он по полю брани, разя мечом людей каких-то, должно быть — врагов, не разобрать… И еле скачет его конь, попирая их трупы копытами… Свистит в ушах смрадный ветер с болот, лезут в глаза нечёсаные космы, а пред глазами будто бы пелена, чёрная муть, чрез которую едва пробивается свет то ли солнца, то ли луны… И громкий крик вырывается из гортани его: «Мортэ лор! Мортэ лор!» И знает Ратко, что это значит: «Смерть им! Смерть им!» Но слышит вдруг он глас учителя своего, от коего спотыкается конь:
— Изыди, нечистый! Святое место Хиландар на горе Афон. Нет сюда ходу духу адскому. Изыди!
Содрогается Ратко от слов таких, но ответствует — только не своим, а чужим чьим-то голосом:
— Вошёл я сюда — значит, чист пред Богом.
* * *
Глаголют же о нёмь, яко, и в темницы седя, не остася своего злого обычая, но мыши ловя и птици на торгу покупая, и тако казняше их, ову на кол посажаше, а иной главу отсекаше, а со иныя перие ощипав, пускаше.
Ответствует Ратко — и просыпается. И чудно ему, что знает он слова языка валашского, прежде неведомого. Понимает Ратко: не он говорит слова эти, а тот, кто сидит спиной к нему на лавке. Кто сей гость? Зачем пожаловал он к отцу Николаю? Почему поздно так? Может, монах из монастыря какого греческого? Да нет вроде — даже при свече видно, что из мирских, знатный гость. Одежды на нём просторные, тёмного бархату, золотом шиты да соболем оторочены. Кудри чёрные падают на широкие плечи крупными кольцами. Украшает чело венец, искусно сделанный из серебряных цветов и листьев, и сверкают на нём рубины, словно капли крови голубиной. И осенило тут Ратко, но, упреждая его, молвил отец Николай по-валашски, осеняя себя крестным знамением:
— Уходи! Мы не звали тебя!
— Неправда. Я прихожу только к тем, кто называет имя моё.
Понял Ратко, кого занесло к ним в келью этой ночью. И волосы зашевелились на голове у него. Воскликнул он, не помня себя:
— Господарь Влад!
Обернулся ночной гость. Был он таким, каким видел его себе Ратко, — и не таким. Глубокие морщины лежали на лице — а ведь был он вроде не стар, когда умер, сорока пяти лет от роду. И шёл поперёк его шеи страшный багровый шрам. Уставился на Ратко гость — будто дырку в нём просверливал. Мерцали глазищи его зелёным светом, как у кошки. От этого прошиб Ратко хладный пот, подался он назад и упёрся спиной в стену. Заглянул к нему в душу ночной гость — и тут же прикрыл глаза, спрятал силу свою бесовскую под ресницами, только промолвил усталым голосом:
— Хороший ученик у тебя, святой отец. Мне такого не дал Господь.
— Почто ты пожаловал, дух нечистый?
— Вы звали меня.
— Знали бы, что придёшь, — не произнесли б имени твоего поганого.
Испугался Ратко — а ну как господарь осерчает на такие слова? Что он потом с ними сделает — страшно даже подумать. Но рассмеялся ночной гость. Тихо рассмеялся и стены кельи сотряслись от его смеха.
— Почто ты бранишься, святой отец? Не к тебе пришёл я. К нему. Он меня звал.
Сказал это Дракула и указал на Ратко рукой. Дивной была сия рука — с длинными острыми ногтями, пальцы унизаны златыми перстнями с каменьями драгоценными.
— Он дитя малое, неразумное. Мало ли что ему в голову-то втемяшится?
— А и напрасно не веришь ты отроку, святой отец! Честен он, и нет греха на нём. Я доверял таким.
— Ты пришёл поведать нам о нашем грехе? Ты, дьявол во плоти человеческой?!
Забился Ратко в тёмный угол, зажмурил глаза — страшно было ему даже взглянуть на господаря Влада. А тот и вправду осерчал, вскочил на ноги:
— А кто ты такой, монах, чтоб судить меня? Ты просидел всю жизнь в келье и ничего не видал, кроме книг своих. А знаешь ли ты, как пахнет палёное человеческое мясо? Видел ли, как турки прикалывали копьями младенцев к груди матерей их? Отгонял ли ты волков, грызущих трупы твоих братьев, что валяются вдоль дорог? Ходил ли ты на врага конным строем — копьё к копью? Как ты можешь судить меня?
— Многих людей убил ты неправедно, смертию лютою, отверг ты Христа в сердце своём…
— А что бы ты делал, монах, окажись ты на моём месте? Удалился бы на молебен, как третий мой братец, оставив землю туркам на поругание?
— Но не только врагов лишал ты жизни…
— Иные друзья хуже врагов! Я делал для них всё, что возможно, даже невозможное делал — но как они отплатили мне за это? Я искал друзей — но они отреклись от меня. Я искал свой народ — но он погряз в грехе. Я искал любовь — но она ускользнула от меня. Я искал воинство своё — но оно покинуло поле боя. Я искал бояр верных — но они предали меня. Я искал врагов — но они оказались трусливыми собаками. Я искал побратимов-рыцарей — но они превратились в торгашей, грызущихся за золото папское. Я искал брата — но он отсёк