камине огнем да единственной лампой от Тиффани, стоявшей у кресла Констанс, в противоположной части комнаты было довольно темно. Наконец она нашла то, что искала, — изданное еще в годы Великой депрессии сочинение, посвященное управлению тюрьмами, — и вернулась к камину. Вновь устроившись в кресле, Констанс открыла книгу и перелистала несколько страниц в поисках оглавления. Найдя нужное место, отпила глоток чаю из чашки, потянулась, чтобы поставить ее на стол, — и в этот момент подняла глаза.

В кресле-качалке напротив нее теперь сидел мужчина. Он был высокого роста и имел наружность аристократа: бледное лицо с орлиным носом и высоким лбом, рыжеватые волосы, короткая бородка аккуратно подстрижена. Одет был незнакомец в строгий черный костюм. В тот момент, когда он посмотрел на Констанс, огонь в камине ярко вспыхнул, и девушка увидела, что один глаз у него ореховый, а другой — безжизненного молочно-голубого цвета.

Мужчина улыбнулся, и Констанс сразу поняла, кто это, хотя ни разу в жизни его не видела. С криком вскочив с кресла, она уронила чашку.

Незнакомец стремительно, как атакующая жертву змея, выбросил вперед руку и ловко схватил чашку. Поставив ее на серебряный поднос, снова спокойно откинулся в кресле. Ни одна капля не упала на пол. Все произошло так быстро, что Костанс не смогла бы поручиться, что ей это не привиделось. Она стояла, не в силах сдвинуться с места. Несмотря на пережитый шок, девушке было ясно: этот человек находится между нею и единственным выходом из комнаты.

Словно прочитав ее мысли, незнакомец тихо произнес:

— Не надо меня бояться, Констанс. Я не причиню вам вреда.

Девушка продолжала неподвижно стоять, схватившись одной рукой за подлокотник кресла. Обведя взглядом комнату, она вновь посмотрела на сидевшего перед ней человека.

— Вы знаете, кто я, не так ли, дитя мое? — спросил он, и даже его вкрадчивый голос с новоорлеанским акцентом показался ей знакомым.

— Да, я знаю, кто вы. — На мгновение Констанс стало трудно дышать: настолько зловещим показалось ей сходство этого человека с другим — тем, которого она так хорошо знала. Разными у них были только волосы… и глаза.

Незнакомец кивнул:

— Что ж, я очень рад.

— Как вы сюда проникли?

— Как я проник, не столь важно. Гораздо важнее, почему я это сделал. Почему — вот верный вопрос. Вы не находите?

Констанс, казалось, на минуту задумалась.

— Да, наверно, вы правы. — Она сделала шаг вперед, убрала руку с подлокотника и медленно провела ею по краю стола. — Итак, почему вы здесь?

— Потому что пришло время поговорить — мне с вами. Вы должны меня выслушать. В конце концов, это единственная любезность, о которой я вас прошу.

Констанс сделала еще один шаг, ее пальцы медленно перемещались по полированной поверхности.

— Любезность? — переспросила она.

— Да. В конце концов, я…

Он не успел договорить: Констанс схватила со стола нож для бумаги и бросилась вперед. Это нападение было замечательно не только своей молниеносностью, но и абсолютной внезапностью: Констанс не сказала и не сделала ничего, что заставило бы ее противника насторожиться.

Но она потерпела неудачу. В самый последний момент мужчина чуть наклонился в сторону, и нож по самую рукоятку вошел в потертую кожаную спинку кресла-качалки. Констанс вытащила его, быстро и опять-таки молча повернулась к незнакомцу и занесла нож над головой для следующего удара.

Она замахнулась, но противник хладнокровно увернулся от удара и, сделав неуловимое движение рукой, схватил ее за запястье. Констанс колотила его свободной рукой и вырывалась, пока наконец оба не упали на ковер. Навалившись, незнакомец прижал ее к полу, нож отлетел в сторону.

Губы незнакомца находились всего в каком-то дюйме от ее уха.

— Констанс, — услышала она его тихий голос, — Du calme. Du calme.[149]

— Любезность! — закричала она. — Как вы смеете говорить о какой-то любезности! Вы убили друзей моего опекуна, оклеветали его, посадили в тюрьму! — Она замолчала и вновь стала вырываться. Из ее горла вырвался негромкий стон, в котором слышалось отчаяние, смешанное с другим, более трудноопределимым чувством.

Мужчина продолжал говорить, и его голос звучал мягко, вкрадчиво:

— Пожалуйста, Констанс, поймите, что я не собираюсь причинить вам боль. И удерживаю вас лишь потому, что вынужден защищаться.

Она снова попыталась вырваться.

— Я вас ненавижу!

— Констанс, пожалуйста! Я должен вам кое-что сказать!

— Я не собираюсь вас слушать! — выпалила она задыхаясь.

Он продолжал прижимать ее к полу — мягко, но достаточно сильно. Наконец Констанс затихла. Она лежала неподвижно, и сердце бешено колотилось у нее в груди. Неожиданно девушка услышала у своей груди биение его сердца — намного более спокойное. Незнакомец продолжал что-то успокаивающе шептать ей на ухо, хоть она и старалась не слушать.

Наконец он немного отстранился.

— Если я вас отпущу, вы обещаете больше на меня не нападать? Вы будете сидеть спокойно и слушать, что я вам скажу?

Констанс ничего не ответила.

— Даже осужденный на смерть преступник имеет право быть выслушанным. К тому же, возможно, вы поймете, что все обстоит не совсем так, как кажется.

Констанс не произнесла ни слова. Через несколько долгих мгновений мужчина поднялся с пола и — очень медленно — отпустил ее запястья.

Она тут же встала и, тяжело дыша, разгладила передник. Ее взгляд вновь заметался по библиотеке. Противник, все еще занимавший стратегическое положение между нею и дверью, указал рукой на кресло-качалку.

— Пожалуйста, Констанс, — попросил он, — присядьте.

Девушка устало опустилась в кресло.

— Можем мы поговорить как цивилизованные люди, без истерики?

— Вы смеете называть себя цивилизованным человеком? Вы? Серийный убийца и вор? — Она презрительно засмеялась.

Мужчина медленно наклонил голову, молча проглотив обвинение.

— Мой брат, естественно, как следует вас обработал. Что ж, это ему всегда удавалось. Он удивительно обаятельный человек, к тому же имеет настоящий дар убеждения.

— Неужели вы думаете, что я поверю хоть чему-нибудь из того, что вы скажете? Вы сумасшедший. Или даже хуже, если творите все это, находясь в здравом рассудке. — Констанс вновь бросила быстрый взгляд мимо него, в направлении двери в гостиную.

Диоген Пендергаст — а это был именно он — внимательно посмотрел на нее.

— Нет, Констанс, я не сумасшедший. И так же, как вы, очень боюсь безумцев. Видите ли, как это ни странно, у нас с вами много общего — и не только этот страх.

— У нас нет ничего общего.

— Несомненно, именно это и хотел внушить вам мой брат.

Констанс показалось, что на лице Диогена появилось выражение бесконечной грусти.

— Не спорю, я далеко не образец совершенства, и у вас нет никаких оснований доверять