– Надо позаботиться об этом каффире, – громко сказал он. – Нужно, чтобы ему хватало сил для работы в голди.

Он добавил половник похлебки в миску Хендрика и подал ему:

– Бери, каффир.

Но когда Хендрик протянул руку, надсмотрщик нарочно уронил миску на пол. Горячая похлебка залила Хендрику ноги, а надсмотрщик сапогом раздавил кукурузную лепешку. Потом отступил на шаг, держа в руке дубинку, и улыбнулся.

– Эй, неуклюжая черная сволочь, тебе полагается только одна порция. Хочешь есть, слизывай с пола.

Он ждал, что будет, и разочарованно сморщился, когда Хендрик опустил глаза, наклонился и принялся сгребать мешанину и складывать в миску, потом скатал все это в шар, положил в рот и стал жевать.

– Вы, проклятые черномазые, готовы жрать что угодно, даже собственное дерьмо, – рявкнул надсмотрщик и пошел дальше.

Окна вагонов были забраны решетками, двери с обоих концов закрывались снаружи. У надсмотрщика на поясе висела связка ключей, и он старательно запирал за собой все двери. По опыту он знал, что многих новобранцев, как только поездка начнется, охватят дурные предчувствия и они, одолеваемые тоской по дому и страхом перед неизвестностью, попытаются дезертировать и даже прыгать из идущих вагонов. Надсмотрщик делал обходы каждые несколько часов, даже в середине ночи, и останавливался перед Хендриком, нарочно направляя ему в лицо луч фонаря; каждый раз, проходя по вагону, он будил Хендрика.

Ему не надоедали попытки вывести Хендрика из равновесия. Он рассматривал это как вызов, как соревнование. Он знал, что здесь, видел в глазах Хендрика тень воинственности, угрозы, силы – и намеревался выманить все это наружу, чтобы раздавить Хендрика и уничтожить.

– Терпение, брат мой, – шептал Мозес Хендрику. – Сдерживай гнев. Расти его бережно. Пусть растет, пока ты не сможешь пустить его в ход.

С каждым проходящим днем Хендрик все более полагался на советы брата. Мозес был умен и умел убеждать, умел быстро подобрать нужные слова и умел заставить других слушать, что он говорит.

Хендрик день за днем отчетливо видел, как проявляются эти способности брата. Вначале Мозес разговаривал только с теми, кто сидел рядом с ним в жарком душном вагоне. Рассказывал, каким будет место, куда они едут, как будут обращаться с ними белые, чего от них ждут и что будет, если они разочаруют своих новых нанимателей. Черные соседи слушали внимательно, и вскоре те, что сидели дальше, стали наклоняться, чтобы ловить его слова, и негромко просили:

– Говори громче, Гама. Говори, чтобы мы все слышали.

Мозес Гама возвысил голос – чистый, убедительный баритон, – и все слушали его с уважением.

– В голди будет много черных. Вы и представить не можете сколько. Зулусы, коса, ндебеле, свази, ньяса – десятки разных племен, говорящих на языках, которых вы никогда не слышали. Эти племена так же отличаются от вас, как вы отличаетесь от белых. Среди них будут давние кровные враги вашего племени, они станут следить за вами, как гиены, дожидаясь возможности напасть и убить. Иногда, спускаясь глубоко под землю, где всегда темно, вы будете в руках таких людей. Чтобы защититься, окружите себя теми, кому доверяете; поместите себя под защиту сильного предводителя; а в обмен на такую защиту принесите вождю ваше повиновение и верность.

Очень скоро все поняли, что Мозес Гама и есть этот сильный вождь. Через несколько дней он стал бесспорным предводителем всех собравшихся в третьем вагоне и говорил с ними, отвечал на их вопросы, рассеивал их страхи и опасения, но в то же время изучал их, наблюдал за ними, оценивал каждого из них, отбирал и отбраковывал. Он начал перемещать людей по вагону, рассаживая ближе к себе тех, кого отобрал, создавая свою группу завербованных. И те, кого он отбирал, сразу приобретали уважение и престиж; они образовали элитную преторианскую гвардию при новом императоре.

Хендрик наблюдал, как Мозес манипулирует окружающими, как подчиняет их силой своей воли и личности, и его охватывали восхищение и гордость за младшего брата; он отказался от последних ограничений и отдал ему всю свою верность, любовь и послушание.

Благодаря своим отношениям с Мозесом Хендрик тоже стал пользоваться уважением среди других пассажиров вагона, перед ним тоже преклонялись. Он был главным помощником и доверенным лицом Мозеса, все признавали это. Постепенно Хендрик понял, что за несколько дней Мозес создал себе импи – отряд воинов, на которых мог безоговорочно рассчитывать, и сделал это почти без видимых усилий.

Сидя в переполненном вагоне, где уже пахло, как в зверинце, где стоял едкий запах пота сотни разгоряченных тел и зловоние выгребной ямы, загипнотизированный мессианским взглядом и словами брата, Хендрик вспоминал великих черных правителей, вышедших из дымки африканской истории, возглавлявших сперва небольшой отряд, потом племя и наконец бесчисленные орды воинов, которые проносились по континенту, грабя, уничтожая и оставляя за собой пустыню.

Он думал о Мантатиси, и Чаке, и Мзиликази, о шангаанах и ангони[139] и во вспышке ясновидения видел их в самом начале пути, когда они сидели у какого-нибудь одинокого костра в глуши, окруженные небольшим отрядом последователей, опутывая их чарами, пленяя их воображение и дух с помощью тонкой нити слов и идей, воспламеняя своими мечтами и видениями.

«Я стою в начале дела, которое еще не в силах осознать, – думал он. – Все, что я делал до сих пор, было только обрядом посвящения. Вся борьба, убийства, тяготы – всего лишь закалка. Теперь я готов для дела, каким бы оно ни было, и поведет меня к нему Мозес Гама. Мне не нужно знать, что это за дело. Достаточно знать, что я иду туда, куда ведет он».

И он жадно слушал, как Мозес называет имена, которые он слышал впервые, и развивает мысли, новые и необычно возбуждающие.

– Ленин, – говорил Мозес, – это не человек, а бог, сошедший на землю.

И все с трепетом слушали рассказ о далекой северной земле, где племена объединились под руководством богочеловека Ленина, свергли царя и при этом сами отчасти стали полубогами.

Все зачарованно и возбужденно слушали, как он рассказывал им о войне, какой прежде не знал мир, и по их жилам пробегала доставшаяся в наследство