Но для их дела все было не то, чего Ассандр ждал. Гора не давала развернуться. Существо, обладающее недюжинной силой, свирепое и бесстрашное, нельзя было победить, выйдя на битву один на один. Для этого требовался такой же невозможный герой – сверхчеловек. Биорк таким не был, и, если бы герой был у конунга, тот бы не стал обращаться за помощью к первому встречному чужестранцу. Значит, нужно было противопоставить троллю когорту рыцарей. А для этого подходил только тронный зал.

Напоследок они поднялись в опустевшую комнату младшего сына конунга. Качемас пропустил гостя вперед, а сам остановился на пороге. Его глаза смотрели на темное пятно возле узкой деревянной кровати.

– Тролль ушел в окно? – спросил Биорк.

– Безжизненное тело сына он унес с собой. Мой бедный, бедный мальчик. Мой ласковый Виринген.

Ассандр положил руку на каменный откос и перегнулся через проем окна.

Внизу кипело море. Волны прибоя били прямо в стену у подножия башни. Достаточная высота для того, чтобы разбиться при падении в воду. Для человека. А для чудовища?

Стена известняка была неровная, но без уступов и ниш. Деться троллю было некуда – только вниз, в морскую пучину.

Они спустились по ступеням в тронный зал. Качемас шел за спиной у гостя молчаливо и тяжело ступая.

Биорк не тревожил его. Он сам обошел гулкую анфиладу. Обратил внимание, как узки высокие окна, устроенные в стенах. В них мог бы протиснуться только щуплый подросток. Если наглухо запереть лестницу, ведущую наверх, должна получиться отменная ловушка.

– Мы будем драться в главном зале Свиглов, конунг, – сказал громко Ассандр. – Здесь вход один в него оставить сможем мы. И длинной крытой галереей будет тогда проход вести сюда. Там за колоннами, что вытесали пращуры твои в горе, ты сможешь, конунг, все воинство свое сокрыть на время. Каким бы ни был лютым тролль – он ведра крови прольет своей, прежде чем достигнет порога зала твоих предков. Пусть сын твой Хрорик эту ночь на троне Свиглов проведет. А мы у ног его.

– Мы сядем, рыцарь, во главе стола и будем ночь всю пировать, и, если монстр прорвется сквозь доблесть рыцарей моих, мы выпьем по последней чаше за нашу жизнь и славную кончину и встретим тролля вместе, как герои. Разделим общую судьбу мы на двоих.

– Согласен, конунг.

Этим днем состоялись похороны эрла Седеба. Его ждала не разверстая в земле могила. Возле плоской скалы качалась на волнах ладья с синим парусом. Черный орел трепетал на полотнище расправленными крыльями. Гудели натянутые швартовые канаты – корабль рвался в море.

Двенадцать рыцарей в тускло поблескивающих латах подняли на плечи гроб и понесли Седеба к причалу. В первом ряду шел конунг Качемас. Голова его была без короны и блистала серебром, а не золотом.

За ними шли остальные рыцари, вельможи, молодая жена конунга фру Бургинда. Рядом с Биорком шла принцесса Зигруда Ингеборга. Она была одета в светлые траурные одежды без орнамента, в руке у нее пылал факел, горячая смола с шипением капала на мокрый камень.

Вокруг их процессии и внизу возле ладьи собрался весь город Рош. Мужи, женщины и дети.

Когда они взошли на плоскую скалу, Ассандр увидел за парусом фигуру девушки в синем платье. Она стояла на корме и держала двумя руками правило.

Гроб был водружен в центре ладьи. Рыцари один за другим по сходням покидали корабль. Конунг вытянул руку. Ингеборга поспешила к нему, протягивая горящий факел.

Не считая девушки в синем платье у руля, Качемас оставался один на корабле. Он провел факелом вокруг гроба и водрузил его сверху на крышку. После чего повернулся, подошел к девушке. Взяв ее голову обеими руками, Качемас заглянул ей в глаза и что-то спросил, услышав ответ, нежно поцеловал ее в лоб.

Конунг сошел на камень, достал из ножен меч и ударил по канатам.

Ладья сорвалась с места, как гончая, долго удерживаемая охотником. Уже через несколько мгновений она была в полете стрелы от берега. Пламя все сильнее разгоралось на палубе. Огонь уже прыгнул на раздутый парус. Дым черным шлейфом несло в сторону.

– А девушка… – произнес Ассандр.

– Она ему невеста, – ответила, не поворачивая головы, принцесса. Глаза ее пристально смотрели на ладью. Ингеборга не хотела пропустить ни одного момента. – И это ее право – последовать за ним.

Они вернулись в тронный зал. Биорка мягко потянули за руку, и он опустился на скамью. Перед его внутренним взором еще тонула в центре фьорда пылающая ладья. В горле першило от запаха горького дыма.

– Милый принц, – ласково произнес голос.

Биорк поднял глаза. Он сидел по левую руку от конунга и его жены, возглавляющих стол. Рядом была Ингеборга, она нежно смотрела ему в глаза. Дальше вдоль стола, тесно касаясь друг друга плечами, сидело рыцарство Роша.

– Вот кубок твой, Ассандр Биорк, – сказала Ингеборга. – Не печалься. Поднимем мы из Роша кубки наши с хмельным напитком, а из Асгарда поднимут кубки нам в ответ Седеб и верная его невеста. Они в чертогах наших предков.

Биорк поднял чашу. Оглядел воинство Качемаса. Все рыцари были облачены в стальные доспехи. Лица их были спокойны, в глазах уверенность и ожидание.

Встал из своего кресла Конунг, поднял руку с золотым кубком. Встали и его рыцари, заполняя своды зала звоном кольчуг. Поднялся и Биорк, повернулся к правителю, ожидая, как и все, его слов.

– Я гордым и счастливым конунгом прослыл, – пронесся по залу голос Качемаса. – Ведь щедрою рукой меня судьба потомством крепким и здоровым наградила. Богат я сыновьями был. Я кровь свою их жизнями умножил. Мой путь счастливый ими был украшен, как по весне зеленый луг цветами. И думал я, что многократно еще сыны мои умножат Свиглов кровь. И будущность свою я встречу в густом лесу богатого потомства. Я мнил тогда, когда еще моя рука способна будет держать без дрожи старческой клинок отцов старинный. Я соберу, как принято в Норланде, своих ровесников в поход последний. Всех рыцарей, которых с буйной юности я знал, и всех мужей вокруг, что воинами стали. Бесстрашной и веселою волной мы захлестнем на время берег уруктаев. Пускай же узкоухие бегут со страхом прочь. Найдем мы смерть героев вдалеке, а я оставлю кресло Свиглов, как водится у нас, пустым для старшего из сыновей своих… Такого славного конца я ждал для повести моей земной. Мечта о нем всегда в груди пылала Качемаса. И был ее костер всегда горяч…

Конунг тяжело вздохнул.

– Но жизненные нити сыновей моих, увы, не повестями длинными звучали, а лишь короткими и чистыми стихами. Соленый ветер их слова уже унес в холмы, и след в траве их затерялся. Небесный ткач рукою равнодушной те нити вплел в рисунок бытия, и быстро кончились они… Хочу я верить, другой ковер для мальчиков моих когда-то будет соткан. Родятся в новые миры они, и там их жизни рисунком полным заиграют. Познают в мире том они и радость с девой быть, и счастье быть отцом… Не может быть, что к нам они пришли лишь для того, чтоб смертью ранней своей смягчить жестокие сердца. Отныне повести моей канва пойдет иначе… Нынче я главное ее деянье совершу. Чтоб род мой не пресекся, последнему я сыну посвящу с чудовищем ужасным битву. Здесь, в чертогах этих древних, сраженье будет…