Вскоре, однако же, внимание их сосредоточивается на графине с водкой, который стоит посреди стола. И чем больше они пьют, тем больше верят, что слава — вот она, что они идут к ней прямиком! Николай никому не говорит главного — что она — она, которая изображена на его картине, так верит в него! Она говорит, что он непременно будет великим человеком!

И ему не приходит в голову, что он уже ничего не успеет сделать для этого…

Почему-то второй день вспоминалась ему библиотекарша Дина Борисовна.

Читать Олег выучился в четыре с половиной года. Выучил сосед, добрый дядя Петя, старый учитель. И Олег сразу стал читать все подряд, что попадало под руку. А с первого класса искал уже книжки по собственному плану. Скудный домашний запас был прочитан за несколько месяцев. Телевизор ему, в отличие от всех почти Олеговых приятелей, чтения не заменял. Книжный голод — когда нечего читать — был несравним с просто голодом: тот можно было перетерпеть, зная, что рано или поздно придет мама и принесет что-нибудь поесть. А книжек не приносил никто.

В районную детскую библиотеку он записался во втором классе. Ему было восемь лет. Выбранную книжку он проглатывал мгновенно, едва принеся домой. И сейчас еще помнил, как торопливо разматывал длинный шарф, скидывал грязные ботинки — скорей, скорей читать! И с замиранием сердца шел на другой день в библиотеку, боясь, что выгонят: «Ты только вчера брал!»

Но Дина Борисовна его не выгоняла. Наоборот — встречала улыбкой, говорила, как взрослому: «Здравствуй, Олег!» И главное, главное — тут же шла с ним туда, куда не проходил никто из теснившихся у прилавка, еле доставая до него подбородком, — те, кто приходили нередко с мамами или бабушками и брали обычно книжки-игрушки. Дина Борисовна шла с Олегом в глубину большой комнаты, останавливалась между стеллажами и говорила: «Советую тебе посмотреть вот на этих трех полках. А потом я подойду, мы обсудим твой выбор».

«Советую… Обсудим твой выбор»!..

Никто, никогда и нигде так с ним не разговаривал, ни в восемь лет, ни в двенадцать, ни в пятнадцать.

С замиранием сердца осторожно перебирал Олег книги на полке. Интересную узнавал по необъяснимым признакам — потрепанность, толщина — и, конечно, первая же наугад открытая страница! И картинки — они тоже говорили очень-очень много.

И лицо Дины Борисовны освещалось, когда она видела, что Олег выбрал правильно.

— Да, это прекрасная книга. Тебя она увлечет. Она соответствует, мне кажется, твоим вкусам.

«…Твоим вкусам»! Никто и нигде больше не думал о вкусах Олега, не считался с ними. Мама и рада, наверное, была бы считаться, но для этого у нее не хватало денег. Потому, кажется, она предпочитала вовсе не знать о вкусах сына — чтоб не огорчаться зря. А книжки, которые он приносил из библиотеки, смотрела — и всегда смеялась: «Это ж ты мои книжки берешь! Которые я читала в детстве! Мне они все от соседки доставались — а она старше моей матери была». И действительно — это были старые, потрепанные и заботливо подклеенные библиотекарями книжки, и на многих стояли очень давние годы, когда они были изданы (Олег всегда смотрел имя автора и год издания) — не только 1955, но даже и 1941…

Он стал вспоминать их.

Конечно, можно было попросить какие-то книги в тюремной библиотеке. Но детских, да еще этих, давних, там наверняка не было. И главное — Олег не хотел теперь читать. Он хотел вспоминать.

Наметил себе перебирать в памяти по две книги в день.

Память у Олега была прекрасная. А время — бесконечным. Впереди жизнь, которая вся, без остатка, пройдет в этих стенах.

Первым вспомнился почему-то мальчик Кирилка из любимой книжки «Марка страны Гонделупы». Главным героем был там, конечно, Петрик. Он собирал марки. Как уютно усаживались они с мамой вечерами на тахту, зажигали настольную лампу и раскладывали (Олег помнил это описание наизусть) большущую карту всего мира… И путешествовали в те страны, откуда родом была купленная ими новенькая марка.

Но сейчас Олег вспомнил именно рыженького Кирилку. И про него он помнил наизусть — как отец его где-то далеко, а он пока живет у тетки, а у нее шестилетний сын Генечка. Олег помнил, каким противным казалось ему в детстве это имя. «Новые ботинки, которые ему отец перед отъездом купил, носит Генечка. И шапку-ушанку тетка тоже велела отдать Генечке…» И Кирилка этот все вздыхает и вздыхает. «Плохо жить на свете, когда совсем один, когда тетка на каждом шагу кричит, а дядя, хоть добрый, да слова не смеет сказать за Кирилку. Только иногда даст три копейки на ириску. А отец далеко на севере и писем не шлет. А главное, плохо, когда нет товарища, плохо, плохо…»

Нет, так не пойдет. Надо вспоминать что-нибудь повеселее.

Ну хотя бы «Вождь краснокожих» О. Генри. Олег засмеялся сразу, как только в памяти всплыло это название. Теперь можно было и посмаковать, вспоминая звено за звеном сюжет, — как двум американцам с Юга, из штата Алабама, не хватало двух тысяч долларов на проведение, как сами же они простодушно назвали, «жульнической спекуляции земельными участками…» И они похитили единственного сына «самого видного из горожан», десятилетнего рыжего мальца. Поселили его в пещере и стали ждать выкупа. А ему там страшно понравилось, он оказался совершенно отчаянным парнишкой, стал всерьез играть в индейцев и показал похитителям где раки зимуют — не успевая уворачиваться от палки-ружья, самодельной пращи и так далее, они ходили в синяках и ссадинах. А отец не подает признаков родительской любви и отчаяния! А они совершенно не могут совладать с мальчишкой. Тогда они снижают сумму выкупа и передают новое письмо. И получают в ответ письмо отца — за 250 долларов наличными (то есть — они должны дать ему «выкуп»!) он, так и быть, готов взять сына обратно, но только ночью. «А то соседи думают, что он пропал без вести, и я не отвечаю за то, что они сделают с человеком, который приведет Джонни домой». Они приводят, а мальчишка поднял вой и вцепился в ногу Билла — ему понравилось жить в пещере! Олег особенно любил последний обмен репликами. Неудачливые похитители спрашивают у отца: «Сколько времени вы его сможете держать?» — «Силы у меня уже не те, что прежде, — говорит старик Дорсет, — но думаю, что за десять минут могу вам ручаться…»

Олег еще помнил, как он удивлялся — почему это у десятилетнего отец — старик?..

Самую последнюю фразу он помнил лучше всего. «Хотя ночь была темная, Билл очень толст, а я умел очень быстро бегать, я нагнал его только в полутора милях от города».

Олег приказал себе после этой фразы не думать больше ни о чем, главное — не вспоминать о матери, повернулся к стене и натянул одеяло на голову.

Анна Сергеевна вошла в церковь, когда Божественная литургия уже шла. Стоя посредине, она слушала привычный речитатив священника, крестилась, поглядывая на старушек, которые лучше ее знали, в какой момент службы надо осенять себя крестным знамением.