– Пятнадцать фунтов за центнер.

– Боже милостивый! Да ты настоящий разбойник! Бьюсь об заклад, тебе он обошелся меньше пяти шиллингов за центнер.

– Человек имеет право на разумную прибыль, – возразил Шон.

Подъем на вершину был долгим и трудным, но теперь, когда Шон и Дафф на нее поднялись, все осталось внизу. Деньги потекли рекой.

Каприз геологии, отклонивший Главаря от Главного рифа как раз на участке «Глубокой Канди», в то же время сделал его необычайно богатым, насытил золотом.

Однажды вечером, когда они отправляли ртутный шар в реторту, с ними был Франсуа. Когда ртуть испарилась, он выпучил глаза – он смотрел на золото, как мужчина смотрит на обнаженную женщину.

– Gott! Придется отныне звать вас, выродков, мистерами.

– Видел когда-нибудь жилу богаче, Франсуа? – наслаждался Дафф.

Франсуа медленно покачал головой.

– Вы знаете мою теорию о том, что жила была дном старого озера. Это – подтверждение. Отклонение вашей жилы, должно быть, когда-то было глубокой траншеей на дне озера. Она действовала как природная ловушка золота. Дьявольщина, парень, какая удача! Вы с закрытыми глазами достаете сливу из пудинга.

«Джек и Уистл» оказался почти таким же богатым. Превышение кредита в банке падало у Шона и Даффа как стрелка барометра перед бурей. Продавцы улыбались им; доку Сатерленду они вручили чек, который позволит ему пить виски сто лет. Канди расцеловала их обоих, когда они уплатили ей всю стоимость участков плюс семь процентов. Потом она выстроила себе новую гостиницу, двухэтажную, с хрустальной люстрой в обеденном зале и роскошным, темно-бордовым с золотом номером на втором этаже. Дафф и Шон немедленно сняли номер с условием, что, если когда-нибудь королева посетит Йоханнесбург, они уступят ей эти комнаты. В предвкушении этого события Канди назвала номер «Палаты Виктории».

Франсуа после недолгих уговоров согласился взять на себя руководство работами на «Глубокой Канди». Он перевез от Джека и Уистла свои пожитки: коробку с одеждой и четыре коробки с чудодейственными лекарствами. Тимоти Кертис стал управляющим дробильни на новых участках; эту шахту назвали «Младшая сестра». Хотя и не такая богатая, как «Глубокая Канди», новая шахта ежемесячно давала большую прибыль – Кертис работал не хуже, чем дрался.

К концу августа у Шона и Даффа не осталось долгов – им принадлежали участки, дробильни, и у них появилось достаточно денег для инвестирования.

– Нам нужна контора в городе. Мы больше не можем управлять бизнесом из своих спален, – пожаловался Шон.

– Ты прав, – согласился Дафф. – Построим дом на углу квартала, возле рыночной площади.

Первоначально планировался скромный дом в четыре комнаты, но кончилось все двухэтажным зданием с деревянными полами, дубовой мебелью и двадцатью комнатами. То, что не удавалось купить, они арендовали.

– За три месяца стоимость земли утроилась, – сказал Шон, – и продолжает расти.

– Ты прав, самое время покупать, – согласился Дафф. – Ты начинаешь верно мыслить.

– А мысль была твоя.

– Правда? – удивился Дафф.

– А помнишь свою речь о подъеме туда, «где летают орлы»?

– Ты хоть что-нибудь забываешь? – спросил Дафф.

Они купили землю: тысячу акров у Апельсиновой Рощи и еще тысячу вокруг Госпитального холма. Их фургоны, которых теперь было больше четырехсот, ежедневно приходили из порта Наталь и Лоренцо Маркеша. Их кирпичные заводы работали круглосуточно семь дней в неделю, стараясь удовлетворить спрос на строительные материалы.

Шон почти неделю отговаривал Даффа строить оперный театр – и преуспел; они присоединились к другим членам Комитета в финансировании развлекательного заведения совсем иного типа. По предложению Даффа, его назвали «Оперой». Исполнительниц нанимали не в театрах Европы, а в портовых районах Кейптауна и порта Наталь, а в дирижеры выбрали невероятно опытную француженку по имени Голубая Бесси – по цвету ее волос.

«Опера» предоставляла развлечения на двух уровнях.

Для членов Комитета и других богатых граждан существовал тайный боковой вход, роскошно меблированная гостиная, где можно было заказать лучшее шампанское и поговорить о ценах на фондовой бирже в Кимберли; за гостиной располагались несколько со вкусом обставленных комнат для отдыха. А для рабочих – очередь в коридоре, никакого выбора за свои деньги и пятиминутное ограничение времени. За месяц «Опера» принесла больше золота, чем шахта Джека и Уистла.

К декабрю в Йоханнесбурге было уже немало миллионеров: Градски, братья Хейнс, Карл Лохткампер, Шон Кортни и еще десяток. Они владели шахтами, землей, домами и городом – аристократия Витватесранда, посвященная в рыцари деньгами и коронованная золотом.

За неделю до Рождества Градски, их непризнанный, но несомненный король, пригласил всех на встречу в одной из уютных гостиных заведения Канди.

– Что он о себе думает? – жаловался Джок Хейнс. – Гоняет нас, как толпу кафиров. Verdammt Juden![20]

Но они пришли, все до единого, потому что все, связанное с Градски, пахло деньгами и они не могли противиться этому запаху, как пес не в силах устоять перед запахом суки в течке.

Дафф и Шон пришли последними; в комнате уже пахло сигарным дымом и царила напряженная атмосфера ожидания. Градски осел в одном из глянцевитых кожаных кресел, Макс неслышно сидел за ним; при виде вошедших его глаза блеснули, но выражение лица не изменилось. Когда Шон и Дафф отыскали себе стулья, Макс встал.

– Джентльмены, мистер Градски пригласил вас сюда, чтобы обсудить некое предложение.

Они слегка подались вперед на своих местах, и глаза у них заблестели, как у гончих, догоняющих лису.

– Время от времени людям вашего положения бывает необходимо найти капитал для дальнейшего развития своих замыслов или для упорядочения полученных доходов; с другой стороны, те из нас, у кого деньги лежат без движения, ищут возможностей их вложить. – Макс откашлялся и оглядел присутствующих печальными карими глазами. – До