— Прячься! — приказал Соколику, а сам прянул под стену мечети, надеясь выгадать хоть пару минут, чтобы перезарядить пистолеты.

Фёдору было недосуг присматриваться и прислушиваться. Если Йовта внутри — он должен убить. На всё про всё у него было лишь два выстрела. Он слышал звон стремян и лёгкий шаг убегающего Соколика, он слышал звуки ружейной пальбы, доносившиеся из Кетриси. Прижимаясь головой к каменной кладке, он вслушивался в тишину, царившую внутри мечети. Но оттуда не доносилось ни звука.

Внезапно внизу, в селении, грянул новый залп.

— Ах ты! — вздрогнул Фёдор. — Картечь!

Палили у подножия скалы, оттуда, где заканчивалась улочка Кетриси и начиналась тропинка, ведущая к воротам храма. Фёдор вскочил в испуге.

— Соколи-и-и-ик! — что есть мочи заорал он. Бежать ли вниз спасать коня? Остаться здесь и войти в мечеть? А вдруг да Йовта и в самом деле там? Его минутное колебание разрешилось самым неожиданным образом.

— Не торопись, казак. Всё уж решено! Баталия наша!

Фёдор поднял глаза. Перед ним стоял поручик гусарского полка из охранения обоза, одетый по всей форме: в синий, опушённый собольим мехом ментик, ботфорты и белые лосины. На кивере его были видны свежие отметины вражеских пуль.

— Ну да! — рыхлое, усатое лицо офицера осветилось озорной улыбкой. — Пришлось воспользоваться картечью. Эх, таскали за собой эту чугунину более недели. Нам вскачь надо, а мы плетёмся как... чёртовы дети! Вот они от нас и сбежали! Хорошо хоть не врассыпную, а так всем гуртом сюда примчались. С-с-с-сволота!

Грянул новый залп, снова свистнула картечь.

— Эх и полегло ж их там сейчас! Ну полегло-о-о! — Гусар держал в руке обнажённую саблю. Изогнутое лезвие её покрывали пятна крови.

— Войдём-ка в этот дом, вашбродь. Поглядим, что там да как...

— Ты иди, а я тут погуляю. Побывал внутри. Ничего интересного там не осталось.

* * *

Упирающегося Йовту волок на аркане ординарец Валериана Григорьевича, Филька. Поганец вцепился в верёвку обеими руками. Кандальные браслеты звякали на его запястьях, цепь свисала до земли. Следом шли двое гусар, подпирая спину пленника штыками ружей. Замыкали шествие офицеры в запылённых киверах. Среди них Фёдор узнал самого Валериана Григорьевича Мадатова. На генерале был синий ментик, расшитый золотой тесьмой, ботфорты. Длинные полы бурки волочились по окровавленному полу. Седеющие кудри и бакенбарды генерала посерели от пыли. Под чёрными, живыми глазами залегли тени усталости. Фёдор глянул за плечи офицеров. Там, на каменном полу, среди распростёртых тел он отыскал взглядом зелёный платок. Хайбулла лежал на спине, раскинув руки в стороны. Из середины его груди торчала резная рукоять кинжала.

— Что, казак, то приятель твой? Нет? — спросил один из офицеров.

— Это Хайбулла, младший брат Абдул-Вахаба, правителя этих мест.

— Я нечаянно его прирезал. Видишь ли, брат, полгода тренировался метать кинжал. Один местный чеченёнок учил меня. И вот — пригодилось. У нас тут своё дело, а он вбежал, орёт как оглашённый, ну я и...

— Превратности войны, — сказал генерал и добавил, покручивая ус: — А тебя, казак, рад видеть живым. Здоров ли?

— Даже не ранен, ваше сиятельство...

— Наслышан о твоих подвигах. Что Переверзев? Видел его?

— Они в княжеском доме засели. Оборону держат. Княжна с ними. Бог даст, живы...

От подножия скалы к ним поднялся верховой в черкеске с Георгиевским крестом на груди, есаул Фенев.

— Как живы, Петя? — обратился к нему генерал. — Много ли народу картечью посекло?

— Много, ваше сиятельство, — отвечал верховой. — Трупы повсюду. Дом княжеский отбили. Счас раненых сбираем. К вам князь местный спешит со товарищи. Пленных посекли, Ёта утёк...

— С Йовтой дело надо до ночи закончить. Собирай команду для постройки эшафота. Йовту в петлю, прочих, если живыми найдёте, к стенке прислоняйте без церемоний — вешать некогда.

Фёдор нашёл Соколика у подножия скалы, в начале дороги ведущей к мечети. Конь положил красивую голову на пустое седло буйной Чиагаран. Кобыла притихла. Она настороженно смотрела на казака, словно силилась спросить о Мажите, о новых приключениях, переправах через буйные реки, скачках через каменные осыпи и заснеженные перевалы.

— А где же Мажит, сестричка? Ты ведь не одна примчалась сюда.

Сердце казака замерло. Прямо перед ним была стена сакли какого-то бедняка, испещрённая ударами картечи. Под стеною, на траве, подставив смуглое лицо полуденному свету, лежал мёртвый старик. На его теле не видно было ранений. Только небольшая кровавая отметинка в середине смуглого лба.

— Где Мажит? — ещё раз спросил Фёдор, обращаясь к лошадям. — Ах вы, твари бессловесные, где парнишку потеряли, где спрятали?

Он долго бродил по улочкам Кетриси. Склонялся над каждым телом. Лошади следовали за ним — Соколик шёл покорно, Чиагаран бесилась, шарахалась от мёртвых тел. Наконец, не вынеся пытки страхом, побежала прочь из селения. Фёдор вскочил в седло:

— Догоняй пройдоху, братишка. Догоняй, милый, она нам ещё понадобится.

Чиагаран неслась, не разбирая дороги, спотыкаясь о трупы, оскальзываясь в кровавых лужах. Выскочив за окраину Кетриси, заметалась в зарослях придорожного бурьяна. Шипы терновника царапали её бока, она вздрагивала, раздувала ноздри, но не останавливалась. Фёдор следовал за ней, ведя Соколика в поводу, уговаривал ласково:

— Остановись, зазноба, охолони. А вот дам я тебе морковинку, смотри, милая: вот она у меня. Стой, стой... Ах ты...

Наконец кобыла устала, остановилась, тяжело дыша и содрогаясь всем телом, опустила долу изящную головку. Так Чиагаран вывела его прямиком к месту гибели Мажита. Фёдор прочёл по следам грустную историю смерти своего друга, такую обыденную среди военных будней. Картечь поразила его в самом начале дороги к храму, а Чиагаран, волею судьбы, осталась невредимой. Вот здесь он упал с лошади. Лежал не долго, истекая кровью, но не умер. Смерть носилась над ним, застилая зловонными крыльями солнечный свет, а он хотел жить и потому пополз. Он спасался, оставляя за собой кровавый след. Полз из последних сил, до последнего мгновения жизни. Фёдор обнаружил брата Аймани в зарослях высохшего ковыля, лежащим лицом вниз.

— Ах ты, бедолага, — только и смог сказать казак.

Казак поднял безжизненное тело друга, положил поперёк седла Чиагаран. Фёдор медленно брёл вниз по главной улице Кетриси. Уздечка Чиагаран в левой руке, обнажённая Митрофания — в правой. Соколик понуро трусил следом. Встречные казаки и гусары из отряда Мадатова оборачивались, смотрели вслед. Какой-то мальчишка-гусарчонок в прожжённом ментике подал ему оброненную папаху. Сказал участливо:

— Надень, дядя, не то солнышко голову напечёт.

Знакомый казак окликнул его по отчеству: «Романович», схватил за рукав.