Кестрель услышала слабый скребущий звук. Показалось? Или нет? С таким звуком достают меч из ножен.

— Ничего подобного.

Арин встал у нее на пути.

— Пропусти, — попросила Кестрель дрожащим голосом.

— К слову о резких переменах: ты ведь согласилась на брак, хотя до этого вообще никогда не хотела замуж.

— Мы уже говорили о том, почему я решила выйти за принца.

— Но все ли причины мы обсудили? — Арин провел рукой по сальным волосам. — Кестрель, я так с ума сойду. Мне кажется, я придумываю лишнее… Или, наоборот, не вижу очевидного. Просто ответь честно. Ты… ты согласилась… выйти за принца из-за меня? Может… ты заключила с императором сделку?

Кестрель помолчала. Из потайного помещения тоже не доносилось ни звука. Она резко вдохнула: у нее получится. Кестрель пообещала себе, что произнесет это. Потом можно будет все исправить. Очень-очень скоро она возьмет свои слова обратно.

— Какой же ты выдумщик, — мягко произнесла Кестрель.

Арин отступил на шаг, в его взгляде читалось сомнение. Да, он настаивал на том, что все знает, но Кестрель поняла: он только недавно пришел к этой уверенности. Пока она не окрепла, ее еще можно сломить. Нужно только надавить на правильную точку, и его уверенность треснет, как зеркальце. В это мгновение Кестрель увидела во взгляде Арина что-то новое, незнакомое, ужасно юное. На мгновение она представила Арина мальчиком, каким он, наверное, был до войны. Его глаза выдавали нежность и тоску, даже изгиб губ подсказывал Кестрель, куда нанести удар.

— Пойми, это же не сказка. Вы, гэррани, сочинили много легенд про богов, злодеев, героев и великие жертвы, — вздохнула она. — В детстве ты, как и я, любил их слушать. Истории намного лучше настоящей жизни, где люди руководствуются в первую очередь своими интересами. Увы, это не слишком поэтично. — Кестрель пожала плечами. — Эгоизм — вообще не очень красивое качество, особенно когда заставляет человека считать, что все на свете так или иначе связано с ним.

Арин отвел взгляд и уставился на фортепиано. Верхняя крышка корпуса была приоткрыта, так что внутри можно было разглядеть натянутые струны. Кестрель медленно обошла Арина по кругу.

— И что же, по-твоему, заставило меня пойти на такие жертвы ради тебя? Твое очарование? Манеры?

Он посмотрел Кестрель в глаза. Она помедлила, скользнув взглядом по шраму. Арин напрягся. Она изогнула губы в легкой улыбке:

— Точно не внешность.

Он сжал зубы. Горло кололи невидимые шипы. Кестрель сама себе была противна, но заставила себя улыбнуться шире.

— Я не хочу обижать тебя. Но ты насочинял себе совершенно дикую историю. Честное слово, это уже слишком. Что за фантазии? Тебе не приходило в голову, что ты просто видишь то, что хочешь видеть?

— Нет.

Но Кестрель уже заметила, как он колеблется.

— Ты же понимаешь, что просто рассказывал себе красивые сказки. Но мы уже выросли из них.

— Уверена? — тихо спросил Арин.

— Я точно выросла. И ты уже не ребенок. Пора взрослеть.

— Да. — Он произнес это слово медленно, со странным изумлением.

У Кестрель внутри все сжалось. Она узнала этот тон. Так говорил человек, который долгое время пребывал в сомнениях, и вот туман рассеялся, пришла ясность, а с ней вернулись силы идти дальше.

— Ты права, — согласился Арин. Он повернулся к Кестрель, но в его глазах не осталось и следа прежнего мальчишки. — Я все неправильно понял. Это не повторится.

Холодно и безразлично Арин коснулся ее руки тремя пальцами. А потом ушел, захлопнув за собой дверь.

Дверь закрылась с громким стуком, который эхом разнесся по комнате. Ядовитый страх жег кожу. С каждой секундой Кестрель все больше сомневалась в своем плане и шансах на успех, но упрямо следовала правилу, которому научил ее отец: «Разберись с проблемой, пока та не разобралась с тобой».

— Отец… — позвала Кестрель. Потом громче: — Отец?

Ответа не было. Значит ли это, что он слишком поражен услышанным? Подозревает ли ее? Может, вовсе не желает с ней разговаривать?

Кестрель бросилась к двери и распахнула ее. В коридоре было пусто. Арин исчез. На полу валялось ведро, из которого вытекла мыльная вода. У Кестрель намокли туфли, ногам стало холодно. Она на секунду замерла посреди лужи, а потом начала лихорадочно ощупывать стены, пока не нашла деревянную кнопку в серединке цветка. Панель отодвинулась, свет из коридора проник в потайную комнатку. Там тоже никого не оказалось.

Что это значит? Может, отец ушел спустя какое-то время после того, как пробили часы? До того, как пришел Арин. Неужели все, что она ему наговорила, было зря?

Кестрель сдавила виски пальцами. В голове крутились самые разные догадки, сердце часто билось, и она не столько думала, сколько металась от одной мысли к другой.

Кестрель вернулась в музыкальную комнату и подобрала упавшее перо. Она написала Арину письмо прямо на странице с нотами. Чернила текли, размазывались, а Кестрель рассказывала Арину правду, буква за буквой, о мирном договоре и помолвке, о Мотыльке и о своей любви, о лошадях кочевников и о том, как яд убивает его народ. Она писала с чувством, яростно, порой царапая бумагу кончиком пера.

Слова приходили сами. Письмо было готово за несколько минут.

Свернутый лист, спрятанный в карман, обжигал даже сквозь ткань юбки. Кестрель отправилась в покои отца — генерала на месте не оказалось, и слуга не знал, где его искать. Тогда она наконец вернулась к себе. Две служанки встретили ее, как обычно. От их спокойствия закружилась голова. Кестрель придумала какой-то предлог и скрылась в будуаре.

Оставшись одна, она спрятала в рукав мотылька и застегнула пуговки на манжете, чтобы насекомое не выпало. Как жаль, что Кестрель не додумалась до этого раньше. Если бы мотылек оказался у нее во время разговора в музыкальной комнате, она бы могла показать его Арину. Как знак. Отец не заметил бы фокуса: со стороны показалось бы, что она просто потерла запястье, а мотылек был бы уже у нее на ладони.

Кестрель придумала три версии плана. Если она застанет Арина одного и будет уверена, что их не подслушают, то можно будет поговорить. Вот только… станет ли он слушать? Она вспомнила, с какой ясностью в голосе он произнес последние слова, как холодно… и как легко прикоснулся к ее руке. Словно выдохнул с облегчением. Кестрель уже поняла это. Если она попытается заговорить, Арин может просто развернуться и уйти.

«Пожалуйста, прочти это письмо», — скажет тогда Кестрель и вложит листок ему в руки. А если и этого не получится или если они будут не одни, остается последний шанс: мотылек.

В дверь будуара постучали. Кестрель открыла и увидела одну из своих служанок, совсем молоденькую, тихую и некрасивую.