центральный орган «Контры» создал специальную команду для раскрытия наших групп, Тайного ареста наших людей и продолжения работы с вами от их имени… Под влиянием раскрытия заговора Кент капитулировал, дал различные показания о людях и своих поездках в Берлин, Прагу, и Швейцарию, что «Контре» было известно лишь частично до ареста «Кента». В настоящее время «Кент» сотрудничает с «Контрой», редактируя телеграммы, которые идут к вам от его имени».

Пытаясь спасти коллег, не схваченных еще гестапо, Леопольд Треппер писал: «Опасность грозит «Поку» в Италии. Им известно его имя и адрес 1942 года в Риме… Я даю корпорантам список лиц, которые немедленно должны быть предупреждены о грозящей им опасности. Во Франции «Контра» разыскивает белогвардейского русского журналиста, латвийского экс-генерала и людей «Кента». Предупредите людей из группы «Гари». Надо полагать, что «Коро» и его люди провалились в результате показания Хемница, который вместе с «Кентом» шифровал свой отчет о поездке в Берлин. У «Контры» имеются точные данные о работе «Коро» (псевдоним Харро Шульце-Бойзена, руководителя берлинской разведгруппы НКГБ СССР)». Леопольд Треппер сообщал имена и фамилии руководителей особой команды «Контры», о том, что сам он находится в бывшем здании французской охранки, в камере под номером 600. И в заключение пишет:

«Если моя операция не будет выполнена немедленно, можно опасаться, что меня переведут в Германию. Если моя операция не удастся, знайте, что в эти ужасные и трагические месяцы до последней минуты всей душой с вами и передайте моей семье и детям мой последний поцелуй. Всегда ваш «Отто».

На первой странице этого необычайного письма-отчета, рожденного при столь драматических обстоятельствах, рукою Георгия Димитрова написаны два слова: «Послать т. Ильичеву. 10.7.43.» (Ильичев И.И. — директор, начальник Центра с 8.1942 по 7.45 г. руководитель Главного разведывательного управления Генштаба).

Военный историк А.И. Галаган в своем послесловии к книге «Большая игра» писал: «После получения доклада Л. Треппера Центр взял инициативу в свои руки и начал радиоигру с гестапо в своих интересах. Таким образом, Леопольд Треппер в труднейших условиях, рискуя жизнью, достиг поставленной цели, ликвидировал заговор гестапо и информировал об этом Центр. В этом его большая заслуга».

Приблизительно в те же дни, летом 1943 года, жена Л. Треппера, находившаяся с детьми в эвакуации в Сибири, получила от руководства Центра телеграмму: «Ваш муж — герой. Он работает для победы нашей Родины». Телеграмму подписали: полковник Эпштейн, майор Полякова, майор Леонтьев.

Единственная весточка о войне, которую вел Леопольд Треппер, советский разведчик за рубежом.

Положение Л. Треппера было несколько смягчено, с улицы Соссэ его переместили теперь в гостиницу-тюрьму в парижский город Нейи, где помещались почетные пленники гестапо… Теперь рядом с ним, в одной из камер-комнат, был Гилель Кац. Там же он встретился с «Кентом», страшно удивившимся тому, что Отто тоже принимает участие в нацистской игре… Но Треппер, конечно же, не стал говорить ему правды.

В июне 1943 года в Париж приехал новый шеф зондеркоманды Хайнц Паннвиц, сменивший тяжело заболевшего К. Гиринга. Он пришел с большими планами, мечтал организовать встречу с кем-либо из представителей Разведупра, которого хотел выманить с помощью «Отто». Считал, что нельзя вести игру, если «Гран шеф» находится под арестом, и планировал освобождение Л. Треппера, который должен жить на виду у всех, в Париже. К этому времени тот уже выезжал без большой охраны — с ним был шофер и гестаповец Вилли Берг, на руках необходимые документы и 500 франков — на всякий случай.

В Берлине были довольны — большая игра была в самом разгаре, советский Центр регулярно слал свои сообщения и директивы, в Москву шли фальшивки гестапо. Так прошло все лето.

В августе 1943 года арестованы Фернан Пориоль и Сюзанна Спаак, месяц спустя — группа подпольщиков в Лионе. Л. Треппер был в неведении — что известно гестапо? Как сложится его дальнейшая судьба? Что будет, если зондеркоманда доберется до партийного канала ФКП? Решение пришло внезапно, хотя он давно думал об этом. Это случилось 13 сентября 1943 года.

«Каждую ночь гестаповцы пили, как свиньи, до двух-трех часов, — вспоминает Л. Треппер. — Берг всегда был болен, и я обещал ему прекрасное средство. Крупнейшая в Париже аптека находилась в трех минутах ходьбы от улицы Соссэ, недалеко от вокзала Сен-Лазар.

Накануне вечером Берг сказал, что расшифровка найденных в Лионе радиограмм закончена, и мы должны быть к двенадцати часам на улице Соссэ, у начальства… Там будут уже знать о результатах. Наступил тот день. Спрашиваю его: «Как самочувствие?» — «Очень плохо» — говорит. Предлагаю: «Давайте подъедем в аптеку, еще двенадцати нет. Тут недалеко». Он согласился. Когда подъехали, я сказал: «Ну, господин Берг, пошли». — «Знаете что, — предлагает, — я здесь посижу в машине. Вы идите туда один и возвращайтесь быстрее обратно». Говорю: «Как хотите, давайте лучше пойдем вместе». — «Нет, идите!»

У меня все было рассчитано. Я бежал…»

Началась новая глава в жизни Л. Треппера. После долгих и нелегких скитаний в Париже он установил связь с товарищами, сообщил о себе в Центр и продолжал борьбу с оккупантами вместе с группой борцов Сопротивления до августа 1944 года.

Войска союзных армий приближались к Парижу. Город восстал — парижане вооружались, чтобы разделаться с оккупантами… Команда Х. Паннвица разбегалась, заранее запасшись поддельными документами и паспортами. На улице де Курсель, где они располагались теперь, в автомашины спешно грузили чемоданы и еще какое-то барахло.

К консьержу поспешно подбежал человек с удлиненным озабоченным лицом: «Если проболтаешься — берегись… Тогда тебе не сдобровать!»

Эти слова кричит «Кент», давно ставшийся почти полноправным членом зондеркоманды. Во главе со своим шефом они отправляются на юг, в сторону Австрийских Альп, где хотят укрыться от возмездия за свои подвиги…

Во второй половине дня, 25 августа 1944 года, Л. Треппер и его товарищи примчались на улицу де Курсель…

«И вот мы в разбойничьем логове Паннвица и его сподручных. Здесь пытали наших товарищей, здесь они пережили чудовищные страдания, — рассказывал он. — От небывалого волнения у меня перехватывает дыхание. Осторожно мы продвигаемся вперед — не из страха, но в предчувствии картин воплощенного ужаса…

Они убрались отсюда, все свидетельствует о поспешности их бегства. Письменные столы завалены документами, которые они не успели сжечь. В подвале, на полу камер, в которых томились заключенные, валяется сгнившая солома. Мы входим в ванную комнату. На самой ванне, на кафельном полу, на стенах — везде следы крови… Здесь их истязали! На втором этаже, в помещении картинной галереи — снова расплывшиеся темные пятна… Поднимаемся на третий этаж. В одной из комнат на столе лежат листы бумаги, заполненные цифрами. Сомнений нет: здесь было рабочее место инженера Ефремова. Консьерж подтвердил нам то, что мы предполагали: Ефремов покинул Париж вместе с зондеркомандой…

Мы собираем все документы, которые только можем найти, делаем фотографии внутри и снаружи этого дома