информации, и вскоре Центр получил от Черняка первую «почту», содержавшую масштабный доклад о ходе работ по созданию А-бомбы, включая доклад Ферми, перечень научно-исследовательских объектов в США и Канаде. От доктора Мея были получены и натурные образцы урана-235 (162 мг в виде окиси на платиновой фольге).

Дальнейшую судьбу разведчика Черняка решил предатель Игорь Гузенко, шифровальщик советского посольства в Канаде. Прихватив из служебного сейфа секретные документы, он вместе с женой 5 сентября 1945 года попросил политического убежища в Канаде.

Последствия предательства оказались катастрофическими. Образованная по «горячим» следам Канадская королевская комиссия по вопросам шпионажа выявила имена 19 агентов советской военной разведки, из которых 9 были осуждены. Наибольшие потери понесла агентурная группа «Бэк», ориентированная Центром на добывание сведений по А-бомбе.

Полученная от Гузенко информация была доведена до руководителя особого отдела Скотленд-Ярда подполковника Леонарда Барта. Тот получил указание срочно установить личность таинственного «Алека». Барту, который работал в тесном контакте с МИ‐5, не составило труда выяснить, что под этим псевдонимом скрывался доктор Аллан Мей.

15 февраля Барт позвонил Мею на работу и пригласил посетить Управление по атомной энергии. Причина — ему, дескать, необходимо навести справки чисто рутинного характера. Во время беседы за чашкой чая офицер Скотленд-Ярда неожиданно заявил Мею, что располагает неопровержимыми уликами, которые указывают на его сотрудничество с советской разведкой.

Получив нокаутирующий удар, Мей «поплыл». После продолжительного и мучительного раздумья он признался, что действительно, находясь в Канаде, встречался с русским в период с января по сентябрь 1945 года и передал ему образцы урана.

Доктор Мей был арестован 4 марта 1946 года. Его судили и приговорили к 10 годам тюремного заключения. Срок он отбывал в Уэйкфилдской тюрьме в графстве Йоркшир. В январе 1953 года его за примерное поведение досрочно освободили, после чего он устроился на малозначительную работу в Кембридж.

Позднее Мей вновь начал заниматься физикой, в частности исследованиями по теории усталости металла, а его статьи стали появляться в одном из ведущих научных журналов мира «Nature». В 1962 году он покинул Англию и перебрался на африканский континент — в Гану, где ему предоставили место профессора физики в местном университете.

Он внес огромный вклад в дело создания ядерного паритета в мире и при этом никогда не раскаивался в своем выборе. Известный британский научный обозреватель Пинчер сказал о нем так: «Он сумел вернуться в научный мир и получить признание, не дав ни малейшего повода заподозрить его в раскаянии или компромиссе с обществом, чьей безопасности он угрожал, когда передавал секреты А-бомбы русским, политическому делу которых он был тайно предан».

Из-за предательства Гузенко (1919–1982) были провалены и нелегальные резидентуры ГРУ. В ноябре 1945 года, едва избежав ареста, был вынужден немедленно покинуть Америку Залман Литвин («Мулат»), нелегал ГРУ, действовавший в Лос-Анджелесе. В 30‐х годах под чужим именем он окончил Южно-Калифорнийский университет и был оставлен в нем работать. За годы пребывания в США «Мулат» создал обширную агентурную сеть, собиравшую информацию по США и Японии.

В сложившейся ситуации в Москве было принято решение и о немедленном выводе из игры Яна Черняка. В январе 1946 года советский военный корабль, посетивший Америку с визитом доброй воли, доставил его в Севастополь. О случившемся послевоенный начальник ГРУ генерал-лейтенант Ф.Ф. Кузнецов доложил лично Сталину.

Для разбора всех обстоятельств побега Гузенко («Кларк») по указанию Сталина была создана специальная комиссия под руководством секретаря ЦК ВКП(б) Г. Маленкова. В ее состав вошли Л. Берия, В. Абакумов, Ф. Кузнецов, В. Меркулов. По итогам ее работы виновным признали полковника Заботина. Он, его жена и сын были арестованы и находились в лагерях до смерти вождя.

Что касается предателя Гузенко, то он долгое время находился под охраной и на попечении канадской контрразведки. В 1948 году выпустил книгу «Это был мой выбор». Позднее он стал сильно налегать на алкоголь и очень скоро спился. Умер в 1982 году.

В чем причина опалы Яна Черняка? В том, что это была именно опала, сомневаться не приходится. Иначе бы его наградили Золотой Звездой не на пороге могилы. Еврейские авторы, по обыкновению, указывают на «неудобную» национальность этого выдающегося разведчика.

Ян Черняк, в отличие от руководителей «Красной капеллы», остался на свободе. И этот факт, по мнению Виктора Литовкина, свидетельствует «либо о его высочайшем профессионализме, либо о такой жесткой цепочке связей с зарубежной резидентурой, тронув даже звено которой можно было завалить очень ценные источники информации».

Ответ на вопрос, почему все-таки профессионал такого класса, как Ян Черняк, оказался не у дел, содержится, по-видимому, в Энциклопедическом словаре «Разведка и контрразведка в лицах» (Москва, 2002 год).

Там сказано: «Многие его агенты были награждены высокими правительственными наградами. Однако сам он не был награжден из-за того, что не согласился с наказанием полковника Заботина.

Трудно сказать, почему Ян Петрович защищал полковника Заботина (если это, конечно, так). Собранные комиссией факты свидетельствовали явно не в пользу «Гранта». Как было установлено в ходе разбирательства, Гузенко сумел понравиться своему непосредственному начальнику и поэтому пользовался рядом необоснованных льгот. Так, вопреки всем установленным правилам, он вместе с женой и сыном проживал не на территории посольства, а в городе, на частной квартире. И это притом что шифровальщикам даже за пачкой сигарет разрешалось покидать посольство только в сопровождении двух человек — сотрудников посольства (читай резидентуры).

Данный факт вскрылся после того, как первый заместитель начальника 1‐го управления ГРУ полковник Михаил Мильштейн в мае — июне 1944 года совершил инспекционную поездку по легальным резидентурам в США, Мексике и Канаде. В ходе проверки он установил, что Гузенко не только проживает вне посольства, но и имеет доступ к личному сейфу заместителя резидента подполковника Петра Мотинова («Ламонт»). Более того, у Мильштейна сложилось четкое впечатление, что шифровальщик находится на пути к предательству и замышляет побег.

«Перед отъездом, — вспоминал позднее Мильштейн, — я еще раз сказал Заботину решить вопрос о предоставлении Гузенко жилплощади на территории посольства, а сам решил еще раз встретиться с шифровальщиком. Я внимательно слушал его, задавал разные, часто несущественные вопросы и какое-то необъяснимое и тревожное предчувствие на протяжении всего разговора мучило меня. Мне все время виделась в нем какая-то неискренность. Внутренний голос подсказывал мне, что с ним происходит что-то неладное. И вот тогда, в июне 1944 года, я пришел к выводу, что он готовится к побегу. Готовится, но еще не решил окончательно».

По возвращении в Москву Мильштейн доложил о своих подозрениях относительно Гузенко начальнику ГРУ генерал-лейтенанту Ивану Ильичеву и начальнику отдела кадров полковнику С. Егорову. И хотя этот доклад не приняли всерьез, в сентябре на место Гузенко был направлен сменщик — лейтенант Кулаков. Однако Заботин сумел настоять на отмене этого решения, и только в августе 1945 года новый начальник ГРУ генерал-лейтенант Федор Кузнецов отправил шифрограмму о немедленном отзыве Гузенко и его семьи в Советский Союз. Дальнейшие события —