ониксовую раковину, бурчания канализационных труб, негромкого шума импортного холодильника. Дом находился в богатом жилом квартале. По окрестным улицам никто не гулял. До Фатимы долетало только шуршание шин дорогих автомобилей, водители которых отвозили хозяйских детей во французскую школу. Тишина стала для нее пыткой. По воскресеньям Аиша ложилась на диван в гостиной. Она клала ноги на колени мужа, и они читали. Даже не поднимали глаз друг на друга. Иногда, позвонив в колокольчик, подаренный Матильдой, вызывали Фатиму, чтобы она принесла им чего-нибудь прохладительного. А Фатима никак не могла уразуметь, почему от чтения им все время хочется пить.

Между собой хозяева говорили по-французски, и Фатима их совершенно не понимала. Она пыталась запомнить хоть какие-то слова: «быстро», «ложка», «до свидания». Она не говорила на их языке, но она первой сообразила, что Аиша ждет ребенка. Хозяйка перестала утром завтракать, иногда приезжала с работы среди дня и ложилась отдохнуть. Она покупала маринованные огурцы и поглощала их целыми банками, стоя посреди кухни, а еще сменила марку сигарет. Фатима подумала, что ей понравится ухаживать за ребенком. Это будет куда приятнее, чем мыть туалет или поливать выложенные плиткой дорожки в саду. Ей не придется больше целый день проводить в одиночестве, скучая у телевизора, не понимая, о чем говорит в своих речах король, которого постоянно передают по государственному каналу. Король тоже иногда говорил по-французски. Фатима начала делать намеки. Однажды сообщила Аише, что у нее два младших брата и одна младшая сестренка и что она ухаживала за ними, когда они были еще грудничками.

– Уж я-то умею растить малышей, – похвасталась она.

Но хозяйка ее не слушала.

– Не могу больше находиться на кухне, – сказала она. – Меня тошнит от запаха мяса.

К концу третьего месяца Фатима решила, что, скорее всего, ошиблась. Что она понимает в жизни таких людей? Эти истории с огурцами и сигаретами совершенно ее не касаются. Напрасно она рассматривала живот Аиши: он ничуточки не вырос. Хозяйка снова стала дежурить в больнице, больше не отказывалась ездить с Мехди на приемы и не сменила гардероб. Фатима думала, что ребенок, наверное, уснул. Она часто слышала рассказы о том, как под действием колдовских чар зародыш засыпает в утробе матери. Месяцами, а иногда и годами он спокойненько сидит в животе и появляется на свет только тогда, когда его мать чувствует, что готова принять его на этой земле. Фатима сгорала от желания сообщить это Аише. Она хотела ее попросить: «Разбуди его, я помогу тебе заботиться о нем. Тебе ничего не придется делать, ты сможешь ходить на свою работу, и твой муж тоже. Я буду ухаживать за твоим ребенком, как за своим собственным».

Когда Амин встал с кровати, было еще темно. Едва занимался серый рассвет, и под ногами хрустел иней, толстым слоем покрывавший траву. Всю зиму 1974 года Амин страдал бессонницей. Неспокойная обстановка в стране держала его в постоянной тревоге. В августе 1972 года, спустя месяц после свадьбы Аиши, было совершено новое покушение: на сей раз целью стал королевский «боинг». Хасан Второй пережил и его. «Один шанс на миллиард» – так оценила этот случай вычислительная машина, проанализировав следы от пуль на фюзеляже самолета. У короля был всего один шанс на миллиард, но он остался жив. Это было чудо.

С тех пор Амин потерял сон и покой. Сам факт, что нужно лечь и опустить голову на подушку, приводил его в состояние крайней нервозности. Ему нужно было что-то делать, что-то производить, что-то изобретать. Он надел куртку, натянул меховую шапку с ушами и зашагал по грунтовой дороге в сторону виноградников. На ферме не было ни души, и Амину вдруг захотелось сесть на корточки, прижать ладони к мерзлой земле и издать звериный рык. Такой громкий, чтобы перепуганные крестьяне высыпали из своих домишек. «На работу!» – крикнет он, и простоволосые женщины, прихватив с собой платки, разбегутся по душным сырым теплицам. Мужчины, выскочившие из дому босиком, будут на бегу натягивать сапоги.

После смерти Мурада Амин несколько раз нанимал управляющих, но никто из них не обладал ни его трудолюбием, ни знанием дела. Они не понимали, к чему стремится Амин, а когда понимали, в их взгляде появлялся странный, завистливый и хитроватый блеск, и тогда он их увольнял. «Я могу все сделать сам. Мне никто не нужен, – думал он, шагая между рядами мандариновых деревьев. – Если хозяин хочет заслужить свой урожай, он должен трудиться больше и лучше, чем его работники». Он сорвал с ближайшей ветки плод, очистил его и съел, неспешно отправляя в рот дольку за долькой и сплевывая в ладонь косточки. Вытащил из кармана маленький блокнот, куда записывал, сколько косточек осталось после плода такого-то сорта. И не важно, что он ничего не ел со вчерашнего дня и что кислота обжигала ему желудок. Если он хочет усовершенствовать сорт и вырастить фрукты без косточек, придется потерпеть. Амин поднял воротник куртки. Он протер глаза. Он так мало спал, что у него случались видения. Он разговаривал с мертвыми и с теми, кто далеко. Например, со своим сыном Селимом, чей голос он слышал прошлой весной. Парень позвонил поздравить мать с днем рождения, но к телефону подошел Амин. Он был потрясен и не произнес ни слова, несмотря на то, что сын отчаянно кричал в трубку: «Алло! Алло! Вы меня слышите?» Селим, как это ни смешно, живет в Америке, в стране, о которой Амин столько мечтал и из этой своей земли хотел сделать новую Калифорнию. Он говорил и с Мурадом, чей призрак витал над владениями Амина, и воспоминание о нем давило ему на сердце тяжким грузом раскаяния. Он просил у него прощения, как и у своего отца Кадура: он завещал ему эту землю и ушел, так и не увидев на ней деревьев в цвету. Амин пересек плантацию миндаля, обогнул большой ангар и добрался до побеленных известью низеньких стен, за которыми были похоронены его брат Джалил и Муилала. Он направил луч фонарика на могилу матери, и хотя его это не удивило, хотя он уже много раз это видел, его сердце забилось сильнее, когда он увидел силуэт пальмы в темноте. Дерево выросло там, у самой могилы, обращенное в сторону Мекки, и этому не было иного объяснения, кроме того, что случилось чудо. Амин подошел, обнял дерево и прижался сухими губами к стволу. Подумал, что самое таинственное – это то, что ты видишь.