Кузьма Петрович, любезный и несравненный мой дяденька, скончался после долгих страданий на руках нежно любившей его супруги, среди рыдания детей его, родственников и многих ближних, благоговейно теснившихся вокруг страдальческого его ложа… Он умер с полным сознанием полезной и славной своей жизни, поручив мне передать публике, что „умирает спокойно, будучи уверен в благодарности и справедливом суде потомства; а современников просит утешиться, но почтить, однако, его память сердечной слезою“… Мир праху твоему, великий человек и верный сын своего отечества! Оно не забудет твоих услуг. Нет сомнения, что недалеко то время, когда исполнится пророческий твой стих:

(„Соврем.“, 1852 г.)

Всеми уважаемый мой дядюшка умер на шестидесятом году своей жизни, в полном развитии своего замечательного таланта и своих сил, 13-го сего января в два и три четверти часа пополудни… Славные художники профессор Бедеман (Бейдеман. — А. С.) и Лев Жемчужников поразительно верно передали замечательную его наружность на портрете, который предназначен для украшения Полного собрания сочинений покойного. Я уверен, что, по отпечатании этого собрания, оно будет раскуплено нарасхват образованною частью публики; иначе, впрочем, и быть не может!..»

Прервем некролог на этом обнадеживающем предсказании, выразив уверенность, что и нынешняя образованная часть публики XXI века раскупит первое в истории (за исключением некоторых стародавних попыток отдельных лиц) и безусловно первое в истории нового тысячелетия жизнеописание Козьмы Пруткова, составленное на основе его собственных высказываний, многочисленных опусов, а также по воспоминаниям его опекунов, заслуживающих полного доверия. Мнения современников Козьмы и более поздних исследователей помогли нам в нашем намерении представить вымышленное как живое.

«Опрометчивый турка, или Приятно ли быть внуком?». Известный писатель (актер Л. А. Фенин). Театр «Кривое зеркало». Рисунок Г. С. Верейского. 1913 г.

На этом, собственно, и кончается описание жизни Козьмы Пруткова. Но только — жизнеописание, ибо неугомонный дух его продолжал заявлять о себе даже и с того света.

* * *

Некий пожелавший остаться неизвестным генерал-майор в отставке и кавалер N. N. стал медиумом Козьмы Петровича после того, как тот вступил в беседу с генералом, который, выйдя в отставку и желая занять чем-либо свободное время, увлекся спиритизмом.

N. N. рассказал, что «первое впечатление страха вскоре заменилось полным удовольствием, ибо мне открылось, что дух, со мною беседующий, принадлежит поэту, глубокому мыслителю и государственному человеку, покойному действительному статскому советнику Козьме Петровичу Пруткову. С этого момента моим любимым занятием сделалось писать под диктант этого почтенного литератора».

Среди многого разного, записанного N. N. со слов духа («под диктант»), выделим следующее:

три мудрых совета;

интервью медиуму;

стихи о Глафире;

«Посмертное произведение Козьмы Пруткова».

Начнем по порядку.

Три мудрых совета

1. «Что скажут о тебе другие, если сам ты о себе ничего сказать не можешь?»

2. «Поощрение так же необходимо художнику, как необходима канифоль смычку виртуоза».

3. «Бди!»

Последний совет дух Козьмы Петровича удостоил пространного разъяснения:

«Это, по-видимому, очень коротенькое слово имеет значение весьма глубокое. Сознательно или инстинктивно, но всякая тварь понимает смысл сего, слишком, быть может, коротенького слова. Быстролетная ласточка и сладострастный воробей укрываются под крышею здания правды. Налим, спокойно играющий в реке, мгновенно прячется в нору, заметив приближение дьякона, навострившегося ловить эту рыбу руками. Двуутробка забирает своих детенышей и устремляется на верхушку дерева, услыхав треск сучьев под ногами кровожадного леопарда. Матрос, у которого во время сильного шторма унесло в море его фуражку с ленточками, не бросается в волны спасать эту казенную вещь, потому что заметил уже хищную акулу, разинувшую свой гадкий рот с острыми зубами, чтоб проглотить и самого матроса, и другие казенные вещи, на нем находящиеся. Но природа, охраняющая каждого от грозящей ему опасности, не без умысла, как надо полагать, допустила возможность зверю и человеку забывать это коротенькое слово „бди!“. Дознано, что ежели бы это слово никогда и никем бы не забывалось, то вскоре на всем земном шаре не отыскалось бы достаточно свободного места».

Интервью медиуму

Необычайность этого диалога состоит в том, что его ведут не два земных существа, а существо (генерал) и дух (Прутков). В роли интервьюера выступает, таким образом, уже известный нам неизвестный — отставной козы барабанщик, а на вопросы отвечает самый знаменитый действительный статский советник России, к тому же впервые — иномирянин.

Вопросов ровно восемь.

Однако Козьма Петрович оставляет за собой право ответствовать только на те из них, которые почитает достойными внимания.

Приводим вопросы медиума и ответы духа.

«Мне мудрено, любезный друг N. N., отвечать на все предлагаемые тобою вопросы. Ты слишком многого от меня требуешь. Довольствуйся теми моими сообщениями о загробной жизни, которые я вправе передать тебе, и не пытайся проникать в глубь, долженствующую оставаться тайною для живущего. Возьми же карандаш и против каждого сделанного тобою вопроса записывай то, что буду говорить.

Вопрос. Какое впечатление испытывает умерший в первые дни своего появления на том свете?

Ответ. Очень странное, хотя и различное для каждого. Оно находится в прямой зависимости от нашего образа жизни на земле и усвоенных нами привычек.

Расскажу лично о себе. Когда, после долгих болезненных страданий, дух мой освободился от тела, я почувствовал необыкновенную легкость и первое время не мог дать себе ясного отчета о том, что со мною происходит.

На пути полета моего в беспредельное пространство мне довелось повстречаться с некоторыми прежде меня умершими начальниками, и первою при этом у меня мыслью было застегнуть свой вицмундир и поправить орденский знак на шее. Ощупывая и не находя ни ордена, ни гербовых пуговиц, я невольно оторопел. Мое смущение увеличилось еще более, когда, осмотревшись, я заметил, что вовсе не имею никакой на себе одежды.

В ту же минуту в памяти моей воскресла давным-давно виденная мною картинка, изображающая Адама и Еву после падения; оба они, устыдясь своей наготы, прячутся за дерево. Мне стало жутко от сознания, что и я много согрешил в жизни и что мундир мой, ордена и даже чин действительного статского советника уже не прикроют собою моей греховности! Я с беспокойством стал озираться вокруг себя, стараясь отыскать хотя бы маленькое облачко, за которое бы мог укрыться; но ничего не находил!