несколько базовых конституционных принципов, которые будут иметь огромные последствия для будущего французской монархии, особенно несовместимость представительного правления с религиозной терпимостью. Отныне выбор будет между продвигаемой Лигой идеей ограниченной монархии, представительные институты которой гарантировали теократическое государство, и продвигаемой Боденом идеей монархии, не ограниченной обычаями и традициями, суверенитет которой неделим, а поэтому достаточно силён, чтобы обеспечить мир и религиозную терпимость.

В результате манёвров Бодена кампания 1577 г. началась без необходимых ресурсов, и поэтому её исход оказался неясен. Однако завершилась она миром, который был более приемлемым для католиков и привёл к ослаблению межобщинной напряжённости. Статья 56 эдикта распускала и объявляла вне закона все ассоциации. Поэтому Католическая лига ушла в подполье, а Генрих де Гиз продолжал делать вид, что не знает о её существовании. Лига между тем создала тайное региональное командование: папский нунций был уверен, что Эльбёф возглавляет организацию в Нормандии, а Омаль — в Пикардии.

Генрих III был необычным французским королём, и это делало его противоречивой фигурой собственной эпохи. Для многих подданных он был загадкой. Генрих был выше среднего роста, вёл себя с достоинством, хорошо говорил на публике и, следуя заданной Филиппом II модели, усердно работал. Он считал, что ради реформирования государства французы должны реформировать самих себя, а кто должен подать пример, как не король? Однако его правление было хрупким, так как король был бездетен и слаб здоровьем. Генрих де Гиз не одобрял своего тёзку за то, что тот «живёт как монах, а не как король». Генрих III с презрением отвергал традиционное времяпровождение аристократов, такое как охота, теннис и скачки. Им восхищались, но популярен он не был. Народ обвинял короля в том, что он попустительствует ереси, поэтому и навлёк на страну божий гнев в виде неурожая и чумы. К тому же Генрих III говорил одно, а делал другое. Так, в 1580 г. он отменил многие продаваемые должности, но вскоре изобрёл много новых. Раздражали и миньоны короля — отъявленные дуэлянты. Дуэли опасно переплелись с фракционной политикой. Так, в апреле 1578 г. произошла схватка между тремя миньонами и тремя сторонниками Гизов, в которой трое погибли. В мае все Гизы покинули двор.

Однако Генрих III не хотел, чтобы герцог де Гиз вошёл в число недовольных принцев, куда уже входили младший брат короля[346] и король Наваррский. Гиз, со своей стороны, нуждался в фаворе короля, чтобы держать на расстоянии кредиторов. Поэтому в марте 1579 г. он был рад вернуться ко двору и, располагая свитой в 600 всадников, оставался близок к королю в течение трёх лет (с. 236).

Отношения между герцогом и королём в эти годы были сложными. Генрих III был слишком умён, чтобы провоцировать или унижать Гиза, но стремление короля радикально преобразить королевство неизбежно вело к столкновению с разными группами интересов. Король хотел держать Гиза при дворе, чтобы не выпускать из виду, поэтому был щедр. В то же время неверно традиционное представление о Гизе как о человеке, которым двигали амбиции и который цинично манипулировал оппозицией в ущерб королю.

Уделяя много внимания этикету, Генрих III произвёл изменения в структуре двора с целью лишить Гизов монополии на высшие должности. В 1578 г. пост великого магистра двора был ослаблен путём создания должности великого прево, который отвечал за полицейские функции при дворе. Её занял королевский миньон Франсуа дю Плесси[347], отец будущего кардинала Ришелье. Поскольку король редко охотился, упало значение и должности великого охотника, которую занимал Карл д’Омаль.

Короли Франции традиционно жили публично и были доступны для подданных. Генрих III следовал английской модели и принял меры к тому, чтобы ограничить такой доступ. В 1581 г. он вопреки советам матери учредил секретный внутренний совет, главными министрами в котором стали Жан–Луи де ла Валетг и Анн де Жуаёз[348]. Генрих превратил этих скромных дворян с юга в крупных магнатов, что вело к разрыву его отношений с Гизами. Публично герцог имел мало причин жаловаться: его регулярно видели с королём, его пенсию и жалованье платили исправно. Между тем Жуаёз и Валетт (ставший герцогом д’Эперноном) были назначены первыми дворянами личных покоев: никто не мог входить к королю без их согласия. По сути это был дворцовый переворот. Более того, Майенна вынудили оставить пост адмирала Франции, и его занял Жуаёз, а Эпернон стал укреплять контроль короля над армией.

Страна жила в мире, а королевская власть была восстановлена до уровня накануне гражданских войн. Однако Генриха III мучили приступы депрессии — частично из–за отсутствия наследника, а частично из–за Гизов. Ходили слухи, что в обмен на согласие продвижения соперников по карьерной лестнице герцог ожидал назначения на пост коннетабля, а теперь он в ярости. Король посчитал, что Гизы планируют узурпировать права Генриха Наваррского на престолонаследие. Идея была не новой, но в 1582 г. на глаза королю попался генеалогический компендиум Лотарингского дома. Сама идея прямого происхождения Гизов от Карла Великого не оспаривалась, но автор компендиума архидиакон Туля Франсуа де Розьер утверждал, что Гуго Капет был низкорождённым узурпатором Каролингского дома, Прованс и Анжу были отобраны у Рене II Лотарингского, Елизавета I — незаконнорожденная дочь, а истинный наследник Наварры — Филипп II. Генрих III разгневался, Розьера арестовали и допросили: кто надоумил его такое написать? Тот отвечал, что работа самостоятельная.

Враги Гизов принялись возводить на них дикие обвинения. Так, герцога винили в намерении отравить брата короля. Есть основания думать, что Гизов упомянутый компендиум шокировал не меньше, чем Генриха. Розьер работал не на них, а на герцога Лотарингского Карла III. Тот хотел опровергнуть протестантскую публикацию, где высмеивались претензии его дома на происхождение от Карла Великого, а кроме того, мечтал расширить своё герцогство до Рейна.

История с компендиумом лишила Гиза королевского доверия. «Жизнь при дворе постепенно становилась невыносимой. Это чувствовалось тем острее потому, что, когда король в 1575 г. породнился с Лотарингским домом, перспективы Гизов казались столь радужными. Старшинство было точным показателем власти, и другие принцы, чуя, куда дует политический ветер, сумели внедрить правила, вытолкнувшие Гизов вниз по церемониальной лестнице. Это было унижением для семьи, которая когда–то позиционировала себя защитником принцев от выскочек. Даже католические принцы, с которыми Гизы были в родстве, — Орлеаны–Лонгвили, Неверы и Монпансье — обращались с ними всё презрительнее. Одним из следствий этого было то, что семья сплотилась как никогда прежде. Враждебность среды и браки между двоюродными братьями и сёстрами укрепили клановую ментальность. Разрыв с королём в 1582 г. сделал солидарность императивом. Герцог оставался при дворе по одной причине: он