будущем, но уже близко к этому. Двух- и трехэтажные дома могли вмешать артели, капральства и даже полуроты. Продумано отопление, отхожие места, бочки для воды. Урожай собрали недавно и еще не успели весь распродать, потому с закупкой еды на зиму тоже проблем не возникло, только успевай торговаться и стаскивать мешки в клети, расположенные в самом Кроме — центре городских укреплений.

В городе-воине для солдат — все условия. Последние три десятка лет без войны тут все начало было приходить в упадок, но сейчас город на глазах оживал. Не только от нас. Чего там — дюжина солдат да невнятные слухи, будто на постой встанет целый полк. Нет, город гудел о другом.

Война! В августе пруссаки напали на союзную цесарцам Саксонию, и уже в начале сентября цесарцы выступили против Пруссии. Россия, согласно союзному договору, также вступила в войну.

Интересное кино получается. Мы объявили войну Пруссии в тот момент, когда все наши полки двигаются прочь от границы на зимние квартиры, а всю весеннюю подготовку к войне армия за лето тщательно похерила. Такой вот хитрый план. Ну а виновного народная молва нашла быстро. Кто у нас виноват во всякой государственной глупости и стратегической оплошности? Разумеется, граф Шувалов! Я так думаю, склонять его по-всячески будут всю зиму и всю весну. Впрочем, то не мое дело. В политику я не лезу, разговоры о ней не поддерживаю, в провокационные споры не вступаю. Спасибо интернету, есть у меня какой-никакой иммунитет к тому, что в мое время называлось «информационный вброс», если мягко. Всевозможные набросы на вентилятор, создающие срач ради срача, научился распознавать еще в школьные годы. Потому на здешние наивные попытки вовлечь меня в дурно пахнущую полемику я смотрел снисходительно.

Тем более что с прибытием во Псков дел у меня стало выше крыши. Господин майор развил бурную деятельность и везде меня таскал с собой, как писаря, порученца, охранника и носильщика его сундучков. Хорошо хоть обязанности слуги при нем исполнял его кучер, пожилой молчаливый немец, чьего имени я так и не узнал. Ребята несколько раз пытались с ним познакомиться — но безрезультатно. Такое впечатление, будто он не говорил по-русски. И даже тогда, когда на дороге чинили ось многострадальной коляски, кучер Стродса все как-то больше жестами общался. А сам Генрих Филиппович общался с ним на каком-то другом языке, смутно похожем на латышский.

Никиту и Степана я отдал в распоряжение Луке Исааковичу, который также развил бурную деятельность по размещению полка во Пскове. Предводитель дворянства — должность новая, недавно придуманная, и никто из самих дворян толком еще не понимал, как она должна выглядеть. Было пожелание графа Шувалова, чтобы в каждом уезде каждой губернии дворяне-землевладельцы выбирали себе старосту, который от имени всех будет вести переписку с губернатором, а то и с Петербургом. Чтобы уменьшить количество волокиты, так сказать. Вот Лука Исаакович и вызвался на эту должность. Теперь на него легла обязанность самостоятельно договариваться с домовладельцами и землевладельцами о размещении и снабжении артелей, капральств, команд и рот нашего полка всем необходимым. А именно — водой, провиантом, дровами, соломой, брусом, тканью, сукном, гвоздями, скобами, бочками… Список закупочных позиций впечатлял. Я, если честно, ни разу не смог дочитать его до конца. Так, лишь заострил внимание на странной формулировке «ведро деревянное емкостью полведра и ведро». После чего решил, что канцелярия — это не мое. Тут нужно некое особенное мышление. А я на канцелярите разговариваю еле-еле, да и то со словарем. Приходилось потихоньку вникать в особенности хозяйственной деятельности, с которой мне придется столкнуться на должности капрала. Какие ведомости заполнять и в каком виде подавать их каптернамусу, где артелям закупать еду для котлов, где брать дрова… Так что пусть ведрами емкостью в полведра занимаются другие, кому это по должности положено.

Первые два дня мы ночевали на постоялом дворе, а днем оборудовали цейхгауз в одной из башен Крома. Цейхгауз — это арсенал, если по-голландски. Ну или армерия, на новомодный французский манер, от слова l’arme — оружие. По идее, находясь на постое в городе, мы должны были бы мушкеты держать на закрытом складе, а не ходить везде вооруженными, как в летних лагерях. Но сейчас официально время считается военным, потому оружными должно ходить не менее четверти личного состава. Как раз одна тройка моего невеликого воинства. Из которых двое — у Симанского, а один — в карауле у армерии. Сторожит то место, где когда-нибудь будут храниться порох, пули и бумага местного, псковского производства.

Целыми днями я мотался хвостиком за господином квартирмейстером по местным мануфактурам, оформляя заказы на все это имущество. Со сроками поставок от нынешней недели до самой весны. И расчеты оформлялись иногда звонкой монетой, но все чаще разнообразными расписками и бумагами, украшенными печатями да вензелями.

Вскоре прибыли офицеры полка. Как и летом, капитаны и майоры скинули свои роты на порутчиков и на каретах укатили в город. Пока мы были всего два командира нашего полка — и пусть я ненастоящий командир, а всего лишь временно назначенный мелд-ефрейтор, — то общались с Генрихом Филипповичем нормально. Не на равных, конечно, но как староста класса с классным руководителем. Однако по мере прибытия командного состава дистанция между мной и секунд-майором стремительно увеличивалась. Сначала до уровня школьник — директор, а потом, когда утром за плечом секунд-майора появился старший батальонный каптернамус с парой писарей, Генрих Филиппович обратился ко мне:

— Эй, солдат!

И, наверное, это хорошо. Пора возвращаться к родному капральству. Сопровождая выданные моей роте две телеги бруса, которые я, «эй солдат», должен «справно и немедля употребить на» чего-то там.

Так что уже через неделю после прибытия я освободился от писарских и адъютантских обязанностей и начал прилежно учиться у мужиков плотницкому делу. Наша артель вовсю работала, оживляла старую прогнившую казарму. Смолили и застилали соломой крышу, конопатили паклей деревянные стены, отскребали вездесущую плесень. Готовили нары, столы, скамейки…

А деньгами меня господин Стродс снабдил с запасом. Пятьдесят рублей серебряными монетами, два рубля медью и несколько расписок в конверте. С пояснениями, какому из каптернамусов с какой бумагой подходить. Но это уже на будущее, после того, как меня произведут в капралы и дадут капральство.

Еще через неделю из Новгорода прибыл Ефим. А на следующий день по Рижской дороге притопала наша рота, вместе с Ниронненом, Фоминым, Годаревым и всеми остальными. Первая из всего полка. Раз уж нас назначили лучшей ротой — надо держать марку! Тем более я своим старанием