— Чудесной матерью… — задумчиво повторила Джулия.

Одри подняла глаза и осклабилась:

— «Незнакомцу, приехавшему издалека, нужно будет помочь найти потерянного родственника». Вот что сказали мне чайные листья на прошлой неделе. Мне следовало догадаться сразу же, как только я вас увидела. Ну что же, по-моему, вам не мешало бы поговорить с вашей бабулей, а? — Она отогнула край клетчатой скатерти и скрылась под столом.

— Поговорить? О боже, нет, понимаете, я… — Джулия старалась не смотреть на хрустальный шар. — Я не могу. Мне очень жаль, но я не верю во все это — в духов, загробную жизнь…

Она чувствовала себя очень странно. От ладана першило в горле, в комнатушке было жарко, стены словно давили. Ей нужно было поскорее выбраться на воздух и хорошенько поразмыслить обо всем, что она услышала.

Снова показалась Одри, взлохмаченная, с телефонным справочником в руках.

— Бог ты мой, неужели я не ясно выразилась? Ваша бабушка жива. Во всяком случае была жива месяц назад — я видела ее, когда ехала на автобусе. Был чудесный солнечный денек, и она шла по бульвару. С ней был мужчина помоложе. Я помахала ей, но она меня не увидела. А может, не узнала — в конце концов, ей уже должно быть лет девяносто.

_____

И вот Джулия стоит и смотрит на дом, в котором, возможно, живет ее бабушка. Впрочем, все это может оказаться странным совпадением: старушка мадам де Сенерпонт, может, и правда из России, но это еще не значит, что она — бабушка Джулии. Настоящая Нина могла умереть много лет назад; в конце концов, зачем Анне было лгать?

«Ростом вы пошли в нее, и у вас такая же манера держаться, — заметила Одри напоследок. — Думаю, вы откроете для себя, что очень с ней схожи». Несмотря на жару Джулия поежилась. «Ты пошла в нее, в мою мать. Из-за этого все и случилось», — сказал тогда отец. Ей было четырнадцать, и она лежала с капельницей на больничной койке. А он, прямой как палка, сидел на жестком стуле, сурово уставясь в изножье кровати. А потом он вздохнул и добавил: «Ну что ж, может, оно и к лучшему. Иногда в таких вещах есть свой смысл, пусть даже мы его не видим». Разумеется, Джулия знала, что он имеет в виду: из нее выйдет такая же ужасная мать, какой была бабушка Нина.

Как только ее выписали из больницы, Джулия принялась резать себе вены, и через несколько месяцев ее поместили в Маунтвью. Годы спустя, когда они уже были в состоянии понемножку говорить на эту тему, Джулия передала маме тогдашние слова отца, и мама возразила: нет, безусловно, он не имел в виду ничего такого. Но мама всегда защищала отца.

— Да, порой он бывает слишком холоден, просто в детстве ему недодали любви, — говорила она своим всепрощающим тоном. — Он считает, что Анна делала для него все возможное, но мне она всегда казалась неестественно сухой и строгой. Я понимаю, как ему повезло, что она оказалась рядом — других родственников у него не было, а сиротские приюты в те времена были сущим адом. Но Анна никогда не давала ему забыть о том, что мать от него отказалась. Мне кажется, он вечно чувствовал за собой какую-то вину, и это превратило его детство в кошмар. Будь его мать жива, знаешь, что бы я у нее спросила? «Почему Анна?» Если сама она не готова была взять на себя заботу о своем ребенке, то почему не нашла для него кого-нибудь получше? Если бы твоего отца воспитывала не Анна, а кто-нибудь другой, жизнь была бы для него намного легче. Ну да чего уж, — она пожала плечами, — его мать была ненормальной, поэтому все так и вышло.

Джулия все смотрела на дом. Если бы для папы жизнь была намного «легче», что бы изменилось? Прежде всего, Пол, возможно, был бы сейчас жив. И ее собственная жизнь могла бы сложиться совсем иначе. Но все сложилось так, как сложилось — из-за решения, принятого душевнобольной женщиной семьдесят лет назад. Хотя судя по тому, что говорила Одри, она вполне в своем уме, то есть у нее нет даже этого оправдания. Джулия крепче стиснула ремешок сумочки — ей нужно время, чтобы подумать. Лучше она вернется в отель, там и решит, прийти ей сюда завтра или просто выкинуть все это дело из головы и вернуться в Лондон.

Следующим утром, в начале десятого, Джулия уже стояла у дверей того дома, все не решаясь нажать на кнопку звонка.

Полночи она провела без сна. Ей опять приснился тот самый кошмар. Пол стоит в военной форме, протянув руки, готовый обнять ее. «Пол!» — зовет она, сама не своя от радости, но, подбегая к нему, вдруг видит, что это вовсе не Пол, а незнакомый молодой человек с остриженными волосами. «Ты не Пол! — кричит она. — Я тебя не знаю!» Джулия проснулась в поту — было два часа — и больше уже не могла заснуть. Около пяти она встала и начала укладывать чемодан, собираясь ехать первым поездом. Но потом, в семь, попросила портье соединить ее с Австралией и позвонила тете Молли в Мельбурн. Трубку взял муж Молли Джек.

— Молли так огорчится, что ты не застала ее, дорогая, но она уехала играть с подругами в бинго. Как там у вас погодка, Джулия? У нас вот уже целую неделю собачий холод.

После этого она набрала номер Дороти, и та оказалась дома.

Она молча выслушала Джулию и спокойно сказала:

— Поразительное совпадение, что ты вот так наткнулась на нее. Если она и впрямь твоя бабушка, то это будет просто чудо. Как тебе поступить, говоришь? Ну, нет ли у тебя к ней какого-нибудь вопроса? Важного для тебя вопроса, который, как тебе кажется, ты вправе ей задать?

— Есть. — Джулия затаила дыхание.

— Прекрасно. Ей очень много лет, Джулия, и вряд ли тебе представится возможность поговорить с ней снова. На мой взгляд, бывают такие вопросы, которые лучше не задавать, но есть и такие, которые ты должна задать, не то они вечно будут копошиться в подсознании и донимать тебя.

Джулия знала, что это правда. Поэтому она надела зеленое шелковое платье и слегка подкрасилась. И вот она здесь.

— В душе у вас много обиды — вы злитесь на отца и его семью, — говорила накануне Одри, пододвинув ей через стол пачку бумажных носовых платков. — Вам необходимо преодолеть эти чувства, тем более что вы художник. Это может привести к творческому бесплодию, — зловеще добавила она.

Джулия нажала на звонок и напрягла слух, пытаясь расслышать что-нибудь сквозь шум моря и уличного движения. За дверью послышались шаги… и вот дверь открылась.

Перед ней стоял мужчина лет сорока-сорока пяти с волнистыми каштановыми волосами, в которых уже мелькала седина, и такой открытой улыбкой, что решимость Джулии поколебалась.

— К вашим услугам, — сказал мужчина, и не успела она и рта раскрыть, как он добавил: — Я уже вас видел.

Джулия знала, что это не так.

— Нет, — покачала она головой. — Вряд ли…

— Вчера днем. Вы стояли на тротуаре и разглядывали наш дом. — Он доверительно наклонился к ней. — Меня так и подмывало отдернуть тюль.

Он явно рассчитывал, что Джулия засмеется его шутке, но это было выше ее сил.