— Ну рассказывай, что у тебя новенького.

Джулия сощурилась, глядя на солнце.

— Я еду в Европу. Получила грант от Совета австралийских профсоюзов — на этот раз большой, год можно путешествовать. Сегодня утром пришел британский паспорт. Большую часть времени проведу в Англии. Пару недель — на Мальорке, неделю в Париже, а потом — в Лондон.

— О, Джулия… — просияла Дороти. — Я так рада за тебя!

Через час Дороти провожала Джулию к машине.

— Надеюсь, ты не сочтешь это за нескромное любопытство, но как же твой антрополог Лайам?

Джулия чуть не выронила ключи.

— Забавное совпадение, он тоже отправляется в путешествие, только не в Европу, а в Африку. Может быть, мы где-нибудь пересечемся. — Джулия торопливо перевела разговор на другую тему: — Тетя Молли, мамина сестра, как раз увлеклась генеалогическими изысканиями. Она ходит на вечерние курсы и пытается проследить нашу родословную. Я пообещала ей, что пока буду в Англии, съезжу посмотреть, где жили папины родители.

— Если не ошибаюсь, она твой единственный родственник? Что ж, по-моему, это замечательная идея. В каком городе жили твои дедушка с бабушкой?

— В Брайтоне.

— О, тебе понравится Брайтон. Однажды я ездила туда на конференцию, получила массу удовольствия. — Она расцеловала Джулию в щеки. — Если будешь не очень занята, пошли мне открытку. Королевский павильон великолепен!

Брайтон, июль 1990

Три месяца спустя Джулия грелась на солнышке, сидя на скамейке у Королевского павильона. На фонарном столбе возле скамейки висела полинялая листовка: «Мандела свободен!!! Празднуйте с рабочими-социалистами!»[11]Поодаль старуха-нищенка кормила голубей. «Пообещай мне, что съездишь в Брайтон, — попросила Молли. — Кирилл очень хотел увидеть место, где жили его родители». И вот Джулия здесь, в городе, где был зачат ее отец. От этой мысли становилось даже как-то не по себе.

Она снова остановила взгляд на клюющих хлеб голубях — сплошной массе сизых перьев, в которой сливались движение и неподвижность, пространство и его отсутствие. Джулия начала мысленно играть с этими понятиями еще на Мальорке, где пробыла две недели. Она прилетела в Пальму и взяла такси до Пуэрто-Полленка. Именно во время этой поездки она и увидела ее — обветшалую ветряную мельницу; ее красно-белые крылья быстро крутились, и это движение складывалось из пространства и отсутствия пространства. Ощущение движения — вот чего она искала с тех пор.

На Мальорке Джулия рьяно взялась за кисть, экспериментируя с этими идеями. Потом она провела неделю в Париже — это было восхитительное время, но ей не хотелось слишком много думать о нем, — а после этого приехала в Англию, где поначалу все было прекрасно. Ей подыскали квартирку в Камдене, состоявшую из мастерской с хорошим освещением и смежной жилой комнаты. Первый месяц ей там отлично работалось, а потом начался застой. Все, что она написала за последние две недели, было откровенной дрянью, и она постоянно искала предлоги, чтобы отлынивать от работы. Джулия пыталась убедить себя, что это все Англия виновата, что здешний климат ей не подходит. Но дело было не в Англии, а в ней самой.

— Какая нелепость! — произнесла она вслух, пошевелившись на скамейке. Переплыть океан, и в результате — ничего!

В последние дни нерабочее настроение переросло в усталость, и уже к трем часам дня ей сводило челюсти от зевоты. Потому-то сегодня утром она и приехала в Брайтон — выполнит наказ тети Молли, а заодно и отдохнет несколько дней.

Джулия очнулась от задумчивости. Пора было разделаться с главной достопримечательностью Брайтона.

«О-о-о!..» Джулия вместе с остальными закинула голову к потолку и увидела пальму, а в ее кроне — два свирепо горящих глаза и согнутые бронзовые крылья. Дракон.

— Длина центральной люстры, которую дракон держит в когтях, составляет тридцать футов, а весит она одну тонну. На потолке пиршественного зала изображены сказочные животные. Все это — масонские символы, как и луна с планетами на балдахине, где также можно увидеть масонское всевидящее око. Во время Первой мировой войны Павильон служил госпиталем, и можно только догадываться, что чувствовали раненые солдаты, когда приходили в себя и впервые видели эти потолки. В то время рассказывали, что некоторые солдаты, очнувшись, принимали медсестер в белых костюмах за ангелов…

Джулия вышла через магазин сувениров, купив там три открытки с изображением люстры-дракона.

На следующее утро, выспавшись, Джулия почувствовала себя лучше. Гостиничный завтрак из гренков и кукурузных хлопьев не вдохновлял, и все же довольно приятно было сидеть в девять часов утра в эркере и смотреть в окно на море. Отсюда было видно, что пирсов — два. Ближний она видела вчера, но если бы тогда она обернулась и посмотрела назад, то заметила бы на другом конце пляжа его призрачного двойника. Дальний пирс казался совсем развалюхой, но благодаря горстке изящных зданий, примостившихся на ребрах металлического каркаса, был определенно красивее первого.

Вдали за пирсами застыл, словно пришпиленный к горизонту, крошечный кораблик. Если смотреть на карту, то от южного берега Англии, где она сейчас находится, до северного побережья Африки — рукой подать. Африки, где сейчас Лайам. Джулия старалась поменьше думать о нем, хотя по сути дела из-за него она отправилась в это путешествие. «Может быть, попытаешься попасть в Европу в это же время? — предложил он, когда был одобрен его научно-исследовательский проект. — Мы могли бы встретиться». Они и встретились — в Париже — и провели вместе целую неделю: ходили по музеям и картинным галереям, предавались любви. Они не договорились о том, когда встретятся в следующий раз, но через пару месяцев Лайам летел на конференцию в Рим, и можно было надеяться, что он сумеет выбраться в Лондон или Джулия сможет приехать к нему в Италию. «Было бы здорово посмотреть Рим вместе, — сказал он. — Напиши мне, когда решишь». Ей уже давно следовало написать ему, но она просто не знала, как ответить на его последнее письмо, которое заканчивалось словами: «Люблю, Лайам». Что значит это «люблю»? То же, что «с любовью, Лайам», иначе говоря — не более чем дружеское прощание? Или же это признание: «я тебя люблю»? За то время, что они встречались — уже около года, — слово «любовь» ни разу не было произнесено. Оба они были занятые люди, увлеченные своей работой, за плечами у обоих был не один роман. Это «люблю» стало для нее настоящей проблемой.

— Все в порядке? — Скучающая официантка взяла у нее пустую тарелку.

— Да, спасибо. Кстати, второй пирс… Давно он в таком состоянии?

— Западный пирс закрыт уже много лет.

— Наверно, он был необыкновенно красив.

Официантка пожала плечами: